Свет зажигать не будем. Там, внизу, что-нибудь придумаем.
Перила были железные и ужасно холодные. Еще холоднее, чем стена. Ступени под ногами были плоские и позванивали, как металлические. Борис не удержался, наклонился и потрогал пальцами: они и были металлические. Топор тяготил руку, хотя и придавал уверенность, но Борис знал, что это пока еще они не встретились с врагами. Потому что на самом деле он и представить не мог, что он, Борис Кузьмин, ученик девятого класса, своей рукой, своим топором сможет разрубить кому-нибудь голову. Или даже, не убивая, просто ударить так, чтобы разрубить чужое живое тело. Ему казалось, во всяком случае надеялось, что все ограничится взаимными угрозами, и крысы, увидев их вооруженными, отступят. Пока, правда, отступали они.
Степа уверенно шел вниз, они следовали за ним. Не случайно бабушка Настя (думал Борис, держась цепко за перила, чтоб не оскользнуться на мокрых железных ступеньках) всегда говорила, что коты все ходы и выходы во всех домах и дворах знают, потому как они и есть настоящие домовые и хранители очага, а все остальные, кто домовыми прикидываются, — нечистая сила. Поскольку же до сегодняшнего дня Борис не очень-то представлял себе, как они выглядят, домовые эти (а в детстве и вообще путал с домоуправами), да и в слове слышалась дымчатость, то пушистые дымчатые коты и стали им отождествляться с домовыми. А потом и вообще все коты независимо от расцветки. А теперь он и сам убеждался, что коты все щели знают.
Спуск в темноту казался бесконечным, топор уже выскальзывал из уставших пальцев, а в спину шептал второй кот:
— Неужели нельзя не топать так, словно ты на параде!
И действительно, когда он прислушался, он понял, что слышит только шум своих шагов и своего дыхания: коты в своих сапожках ступали совершенно беззвучно. Но только Борис решил идти на цыпочках, хотя это было и труднее, как наткнулся на Степу, присевшего на корточки и всматривавшегося во что-то, что было впереди.
— Стой. Тихо… Не падай… — Степа придержал Бориса лапой, когда тот от неожиданности чуть не перелетел через него.
Слышно было, как стекала по ступенькам вода. Но Степа смотрел не вниз, а вперед. Второй кот не споткнулся („Ах да, коты ведь видят в темноте“, — подумал Борис), а. остановился на ступеньку выше Бориса.
— Она? — спросил он.
— Похоже, она, — ответил Степа.
— Тебе видно? Или мне тоже посветить?
— Пожалуй, подбавь огоньку.
И тут Борис, пораженный, заметил, что глаза у родовитого кота из Кистеневки зажглись, как две желтые фары у автомобиля, и он направил их огонь туда, куда смотрел и Степа.
— Посторонись, — пробурчал мрачный кот, пробираясь к приятелю.
Они вдвоем смотрели вниз, а теперь, при свете их глаз, Борис тоже видел деревянную, тяжелую, окованную железом дверь с широкой щелью внизу. В эту щель вливалась вода, стекавшая по ступенькам из коридора. Наверху послышался писк крыс, пробежавших мимо Служебной Лестницы и не заметивших её.
— Ишь помчались! — буркнул мрачный, не сводя глаз с двери.
— Может, у них есть другой ход в подвал? — шепотом высказал предположение Степа.
— Черт их знает! Во всяком случае ров они наполнили, я думаю.
— Н-да, г-мяу. И все же другого пути на карниз иначе, как через подвал, нет. Стало быть, надо рисковать. Ничего, огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, человек сильнее земли… Так ведь люди говорят? Что, Борис, скажешь?
— Не знаю, — снова робко сказал тот, чувствуя себя маленьким и потерянным, — я ведь не знаю, ни как нам идти, ни куда. Может быть, раз они, крысы то есть, пробежали мимо, мы можем вернуться и проскочить мимо оставленных часовых, наверно, их там немного, и на улицу, под дождь, а под дождем вряд ли кто нас найдет…
Коты переглянулись, и огонь их глаз поприутих.
— Говорил я тебе! — мрачный кот в сердцах махнул лапой, как бы отметая Бориса в сторону. — Все они одним миром мазаны. Сам теперь видишь, что этот сученок с первых же шагов испугался. Пошли выведем его к чертовой матери — и ходу!
— Почему ты так зол и несправедлив? — не выдержав, обиженным и жалобным голосом спросил Борис, обращаясь скорее даже к Степке за сочувствием, нежели к угрюмому его другу. — Зачем ты тогда вообще мне помогал? Не проще ли было бросить меня крысам на откуп? — теперь он и впрямую обратился.
— Затем, — ответил тот решительным и важным тоном, — что я здесь еще что-то делаю, поскольку этот мир еще не окончательно анафеме предан. Хотя и проклят во многом. И не для тебя я делал, а чтобы самому себя уважать.
— Похвальное желание, — еле слышно иронически пробормотал Борис.
— Понимаешь ли, — тронул его за руку Степа, — тут все не так просто, как тебе кажется. Я же тебе уже говорил, что это не бегство, а прорыв. Убежать было бы проще простого. Возможно, что тут и твое предложение подошло бы. Но у нас ведь другая задача и цель. Да и ты, мне казалось, тоже мог домой вернуться, а — остался…
„От неловкости, от неудобства, от стыда — бежать, когда от тебя ждут помощи, — вот почему я остался, а не от храбрости и не потому, что была у меня какая-то Высокая Цель“, — подумал Борис.
— Убегая, — продолжал Степа, — мы на самом деле пробираемся к Мудрецу. А он-то как раз и скажет тебе, как добраться до Лукоморья и Лукоморских Витязей. Но если я ошибся, и ты хочешь домой, только скажи, и уж мы тебя отсюда выведем. Ведь ты из тех людей, что можешь и вправе выбирать свою судьбу сам, — он наклонился к его уху и шепнул: — Помнишь, как бабушка Настя приговаривает? Бог по силе крест дает, — и чуть громче добавил. — А хватит ли у тебя силы, отваги и желания, решай сам. Если ты к Мудрецу, тогда мы попробуем как-нибудь одолеть эту дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84