Мне было сообщено о хранилищах
первичной жизни и о потоках, вытекавших оттуда; и, наконец, о струйках этих
потоков, которые оказались связанными с судьбами нашей планеты.
Я не в силах был собраться с мыслями; и если ранее я пытался многие
вещи объяснять, то теперь начинал верить в самые аномальные и невероятные
чудеса. Массив конкретных доказательств был грандиозен и подавлял, а
спокойная, холодная научная манера Эйкели - в которой не было ни грана
фанатизма, истерики или экстравагантности - сильнейшим образом повлияла на
мое восприятие проблемы и на мои оценки. Когда я отложил письмо в строну, то
уже мог понять опасения автора и был готов предпринять все возможное, чтоб
помешать людям посетить эту дикую местность. Даже сейчас, когда время
притупило мои тогдашние впечатления и во многом стерло из памяти мои
тогдашние сомнения и переживания, даже теперь есть такие фрагменты в письме
Эйкели, которые я не рискну привести и даже не доверю бумаге. Я почти рад,
что это письмо и запись фонографа теперь исчезли, - и я желал бы, по
причинам, которые скоро станут ясны, чтобы новая планета по ту сторону
Нептуна не была открыта.
После прочтения письма я прекратил все публичные выступления по поводу
кошмара в Вермонте. Доводы моих оппонентов оставил без ответа или отложил в
сторону, сделав неопределенные обещания вернуться к ним впоследствии, и в
конце концов дискуссия была предана забвению. Последнюю часть мая и весь
июнь мы поддерживали оживленную переписку с Эйкели. Правда, время от времени
письма терялись, и мы были вынуждены восстанавливать написанное и тратить
много сил на копирование. Главной нашей целью было сравнить собственные
подходы к загадочным мифам, чтобы добиться согласованного представления о
связи ужасных явлений в Вермонте со структурой и содержанием примитивных
мифов.
Прежде всего, мы согласились, что эти ужасные существа и адское Ми-Го
из Гималаев были кошмарными воплощениями одного порядка. Тут были также
захватывающие зоологические гипотезы, которые я предпочел обсудить с
профессором Декстером из своего колледжа, несмотря на категорическое
требование Эйкели никому не сообщать о возникшей перед нами проблеме. Если я
и нарушил это требование, то лишь потому, что считал: на этой стадии
предупреждение относительно опасности вермонтских холмов - и гималайских
пиков, на которые отчаянные исследователи стремились забраться, - более
отвечает интересам людей, чем молчание. Одной из конкретных задач, стоявших
перед нами, была расшифровка иероглифов на злосчастном камне, расшифровка,
которая должна была сделать нас обладателями тайн, более глубоких и более
потрясающих, чем все тайны, известные теперь человеку.
III
К концу июня я, наконец, получил запись фонографа - из Бреттлборо,
поскольку Эйкели не доверял железнодорожной ветке, расположенной севернее.
Им овладела все возраставшая шпиономания, усилившаяся после пропажи
некоторых из наших писем; он часто стал говорить о коварных действиях
некоторых людей, которых считал агентами скрытных созданий, их тайными
орудиями. Более всего он подозревал угрюмого фермера Уолтера Брауна, жившего
в одиночестве у подножия холма, вблизи от густого леса, и уверял, что часто
видел его праздно шатающимся в Бреттлборо, Беллоуз-Фоллз, Ньюфэйне и Южном
Лондондерри, когда появление его там было совершенно немотивированным и
ничем не оправданным. Более того, он пребывал в уверенности, что слышал
голос Брауна при определенных обстоятельствах во время одного ужасного
разговора; а однажды обнаружил след или, точней, отпечаток когтя недалеко от
дома Брауна. След этот был расположен подозрительно близко к отпечатку ноги
самого Брауна и они были повернуты друг к другу.
Итак, запись прибыла из Бреттлборо, куда Эйкели приехал на своем
"Форде" по пустынным дорогам Вермонта. Он признался в сопровождающей посылку
записке, что начинает бояться этих дорог и даже за продуктами в Тауншенд
предпочитает ездить лишь при дневном свете. Снова и снова он повторял, что
нельзя приближаться к этим тихим и загадочным холмам, зная так много, как
он, и что скоро он собирается переехать в Калифорнию к сыну.
Прежде, чем прослушать запись на аппарате, который я взял в
административном здании колледжа, я внимательно прочел сопроводительную
записку Эйкели и все его предшествовавшие письма, ще эта запись упоминалась.
Она была получена, согласно его данным, примерно в час ночи 1 мая 1915 года,
близ закрытого входа в пещеру на лесистом западном склоне Темной Горы, там,
ще она возвышается над болотом. В этом месте всегда звучали странные голоса,
и именно поэтому он и принес туда фонограф, диктофон и восковой валик.
Прошлый опыт подсказывал ему, что ночь накануне Первого Мая - или ночь
Шабаша, согласно европейским легендам, - должна быть наиболее удачной, и это
подтвердилось. Стоит отметить, однако, что больше он ни разу не слышал
голосов на этом месте.
В отличие от большинства лесных звуков, содержание этой записи было
похоже на запись какого-то ритуала, причем включало один явно различимый
человеческий голос, который Эйкели не мог идентифицировать. Голос этот не
принадлежал Брауну, а был, по всей видимости, голосом человека более
высокого культурного уровня. Второй же голос, собственно и представлявший
собой главное в этой записи, был скорее похож на отвратительное жужжание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30