Я не мог даже
на мгновение - по крайней мере, больше, чем на мгновение, - поверить в
возможность фальшивки или злостной подмены. Разве приглашение - готовность
предоставить мне возможность лично убедиться в истине - не доказывало
подлинности письма?
Я не смог заснуть субботней ночью, а потому все время думал о смутных
моментах и чудесах, связанных с полученным письмом. Разум, уставший от
накопившихся страхов и чудовищных фактов, с которыми он столкнулся за
последние четыре месяца, безостановочно работал над этим потрясающим новым
материалом, снова и снова проходя циклы колебания и убеждения, уже не раз
пережитые при столкновении с прежними сенсациями. Безумен он или нормален,
подвергся какой-то метаморфозе или просто испытал облегчение, но похоже
было, что Эйкели действительно столкнулся с каким-то невероятным изменением
всей перспективы его опасных исследований; изменением, которое полностью
устранило чувство опасности - реальной или воображаемой, - и открыло новые
головокружительные сферы космического и сверхчеловеческого знания. Моя
собственная жажда познать неизведанное ничуть не уступала его стремлениям, и
я ощутил, что тоже захвачен ситуацией разрушения загадочного барьера.
Сбросить безумные и ограничивающие нас во всем путы пространства, времени и
естественных законов, - чтобы обрести связь с потусторонним - приблизиться к
бездонным пучинам бесконечности и ее секретам - ради этого, безусловно,
стоило рискнуть своей жизнью, своей душой и своим здравым рассудком! Да к
тому же Эйкели уверяет, что более нет никаких препятствий, - он сам
приглашает меня, в то время как ранее убедительно отговаривал от поездки.
При мысли о том, что он может мне сообщить, я просто задрожал от возбуждения
- возникло чувство какого-то столбняка от предвкушения того, что я буду
сидеть в одиноком и недавно подвергавшемся осаде сельском доме с человеком,
который общался с посланцами из открытого космоса; сидеть там с этой ужасной
звукозаписью и пачкой писем, в которых Эйкели суммировал свои ранние
заключения.
Итак, утром в воскресенье я телеграфировал Эйкели, что встречусь с ним
в Бреттлборо в следующую среду - 12 сентября, если, конечно, эта дата его
устраивает. Лишь в одном отношении я не последовал его совету - а именно, в
выборе поезда. Честно говоря, мне не хотелось приезжать в эту мрачную
местность Вермонта на ночь глядя; а потому я позвонил на станцию и выяснил
другие возможности. Встав пораньше и отправившись на поезде 8:07 утра в
Бостон, я мог успеть на утренний до Гринфилда в 9:25, который прибывал туда
в 12:22. Это давало возможность прибыть в Бреттлборо в 1:08 пополудни, то
есть время гораздо более подходящее, чем 10:01 вечера, чтобы встретиться с
Эйкели и ехать вместе с ним в район заброшенных, таинственных холмов.
Я сообщил о своем маршруте в телеграмме и был рад получить ответ уже
этим вечером, что мой вариант вполне устраивает корреспондента. Его
телеграмма гласила:
"УСЛОВИЯ ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩИЕ ВСТРЕЧАЮ ПОЕЗДОМ ОДИН НОЛЬ ВОСЕМЬ СРЕДУ НЕ
ЗАБУДЬ ЗАПИСЬ И ПИСЬМА И СНИМКИ СОХРАНИТЕ ЦЕЛЬ ПОЕЗДКИ ТАЙНЕ ОЖИДАЙТЕ ВАЖНЫХ
ОТКРЫТИЙ ЭЙКЕЛИ"
Получение этой телеграммы в ответ на мою, посланную Эйкели, и,
разумеется, доставленную к нему домой со станции Тауншенд либо официальным
посыльным, либо сообщенную по телефону, избавило меня от всяких
подсознательных сомнений относительно авторства ошеломляющего письма.
Облегчение мое было очевидным, оно было даже сильнее, чем я мог ожидать, -
видимо, все мои сомнения были запрятаны достаточно глубоко. Однако в эту
ночь я спал крепким и спокойным сном, а последующие два дня был занят
подготовкой к поездке.
VI
В среду я выехал согласно намеченному графику, захватив с собой
саквояж, заполненный всем необходимым в дорогу, научными материалами,
включающими запись фонографа, фотоснимки и целую папку с письмами Эйкели.
Как было условлено, я никому не сообщил о цели своей поездки, ибо понимал,
что дело требует максимальной секретности, даже если все будет складываться
для нас наилучшим образом. Мысль о предстоящем интеллектуальном и духовном
контакте с чуждыми, потусторонними существами была ошеломительна даже для
моего, подготовленного к этому разума; что же говорить о ее возможном
влиянии на огромные массы несведущих дилетантов? Не знаю, что преобладало во
мне - страх или ожидание захватывающего приключения, - когда я в Бостоне
пересаживался на поезд, идущий на запад сначала через хорошо знакомые мне
места, а затем через все менее и менее известные: Уолтхэм - Конкорд - Эйер -
Фитчбург - Гарднер - Этхол...
Мой поезд прибыл в Гринфилд с семиминутным опозданием, однако местный в
северном направлении еще не отошел. Поспешно пересев на него, я смотрел в
окно вагона и с замиранием сердца наблюдал, как поезд проносится через
залитые дневным солнцем местности, о которых я так много читал, но где
никогда до сих пор не был. Я знал, что въезжаю на старую и сохранившую свой
первозданный облик территорию Новой Англии, в отличие от механизированных и
урбанизированных районов юга и побережья, где прошла вся моя жизнь;
неиспорченная, древняя земля без иностранцев и фабричных дымов, рекламных
щитов и бетонных покрытий, то есть без всех тех признаков современности,
которые прижились в остальной части. Здесь ожидаешь увидеть сохранившиеся в
неприкосновенности атрибуты местных традиций, жизни, глубокие корни которой
полностью вросли в окружающий ландшафт - сохранившегося образа жизни, где
еще остались странные древние воспоминания и где почва весьма благоприятна
для загадочных, редко упоминаемых верований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30