Если это старое здание в свое время несло на себе отпечаток тех
или иных фамильных черт Уортонов, проживших в нем долгие годы, то мой кузен,
переделав его на свой лад, начисто стер этот отпечаток, так что и до сих пор
здесь все указывало на присутствие Уилбера Эйкли. Не то чтобы это постоянно
на меня давило просто иногда мне становилось не по себе от ощущения, будто я
нахожусь в доме не один или будто кто-то или что-то пристально следит за
каждым моим шагом.
Причиной этому могло послужить то, что дом был расположен в глухой и
безлюдной местности, однако с каждым днем у меня росло ощущение, что любимая
комната кузена является чем-то одушевленным и ждет его возвращения, подобно
домашнему животному, терпеливо ждущему своего хозяина, не ведая о постигшей
его смерти. Вероятно, из-за этого неотвязного впечатления я и уделял комнате
намного больше внимания, нежели она того заслуживала. Я вынес из нее
кое-какие предметы, в том числе очень удобное кресло-шезлонг, однако тут же
вынужден был вернуть их на место. Сделать это меня побудил ряд довольно
странных и противоречивых чувств: например, я вдруг понял, что кресло,
показавшееся мне поначалу таким удобным, рассчитано на человека совершенно
иной, нежели у меня, комплекции; или что освещение на первом этаже дома
хуже, чем наверху, из-за чего мне пришлось вернуть в мансарду взятые мной
оттуда книги.
Одним словом, факт оставался фактом: по своему характеру мансарда
известным образом отличалась от остальной части здания, и если бы не она, то
это был бы совершенно обычный дом. Помещения первого этажа имели все
необходимые удобства, но я не видел признаков того, чтобы ими часто
пользовались, если не считать кухни. И наоборот: мансарда, тоже достаточно
уютная, являлась таковой в каком-то другом смысле. У меня создалось
впечатление, что эта комната, явно рассчитанная на одного человека с вполне
определенными вкусами и привычками, использовалась не одним, а многими и
притом очень разными людьми, каждый из которых оставил в ее стенах как бы
частицу своей личности. Но ведь я прекрасно знал, что кузен вел жизнь
затворника и, если не считать поездок в аркхэмский Мискатоникский
университет и бостоновскую Уайденеровскую библиотеку, вообще никуда не
выезжал и никого не принимал. Даже в тех редких случаях, когда к нему
заглядывал я а мне иногда случалось бывать в этих краях по своим делам, он,
казалось, с нетерпением ждал, чтобы я как можно скорее убрался, хотя и
оставался неизменно любезен, да и я, по правде говоря, не задерживался у
него более четверти часа.
Признаюсь, что атмосфера, царящая в мансарде, значительно охладила мой
преобразовательский пыл. В помещениях первого этажа имелось все необходимое
для нормального проживания, и потому для меня не составило особого труда
выбросить из головы комнату кузена, а заодно и те изменения, которые я
намеревался в ней произвести. Кроме того, я по-прежнему часто и подолгу
отсутствовал, так что торопиться с перестройкой дома не было никакой нужды.
Завещание кузена было утверждено, я вступил во владение имением, мои права
на него никем не оспаривались.
Жизнь шла своим чередом, и я уже почти забыл о своих нереализованных
планах относительно мансарды, когда ряд мелких, на первый взгляд
незначительных происшествий, вновь пробудили во мне прежнее беспокойство.
Если я не ошибаюсь, первое из этих происшествий случилось примерно через
месяц после того, как я вступил во владение домом, и было настолько
тривиальным, что в течение нескольких недель мне даже не приходило в голову
связать его с последующими событиями. Как-то вечером, когда я сидел и читал
у камина в гостиной на первом этаже, мне показалось, будто кто-то скребется
в дверь. Я решил, что это кошка или какое-нибудь другое домашнее животное
просится внутрь, а потому встал и прошелся вокруг дома, проверив переднюю и
заднюю двери, а заодно и крохотную боковую дверцу, оставшуюся от старой
части здания. Однако мне не удалось обнаружить ни кошки, ни даже ее следов.
Животное словно растворилось во мраке. Я несколько раз позвал его, но не
услышал в ответ ни звука. Но как только я вернулся на свое место у камина,
звук повторился. И сколько бы я не вставал и ни выходил, я так никого и не
увидел, хотя описанное повторилось раз шесть. В конце концов, я так
разозлился, что попадись мне тогда эта кошка, я, не задумываясь, пристрелил
бы ее на месте.
Событие само по себе ничтожное я так и решил, что это была кошка,
которая знала моего кузена, но не знала меня, а потому при моем появлений
пугалась и убегала. Однако не прошло и недели, как повторилось примерно то
же, только с одним существенным отличием. На этот раз вместо звука, который
могла бы издавать скребущаяся в дверь кошка, я услышал характерный шорох,
обдавший меня неприятным холодком, как если бы что-то вроде змеи или,
скажем, хобота слона скользило по оконным и дверным стеклам. В остальном
повторилось все то же, что и в прошлый раз: я слышал, но не видел, искал и
не находил; одни только странные, неизвестного происхождения звуки. Что это
было: кошка? Змея? Или что-нибудь еще?
Такого рода случаев, когда я слышал звуки, причиной которых могли
явиться кошка или змея, было много, однако наряду с ними бывало и другое.
То, например, мне слышался стук копыт, то топот какого-то крупного
животного, то щебетанье птиц, тыкавшихся клювами в оконные стекла, то шелест
чего-то большого и скользящего, то хлюпанье и причмокива-нье.
1 2 3 4 5 6 7 8