Вот такие пустые россказни и заставили крестьян покинуть Килдерри: нет
ничего удивительного в том, что Денис Барри не отнесся к ним с должным
вниманием. Между тем, он живо интересовался древностями и после того, как
топи будут осушены, предполагал произвести раскопки. Ему доводилось часто
бывать и на том дальнем островке, где белели древние развалины; их почтенный
возраст не вызывал сомнений, а очертания были очень нетипичными для
Ирландии. К сожалению, но слишком сильные разрушения не позволяли судить с
достаточной степенью достоверности об их первоначальном виде и назначении.
Подготовка к дренажным работам почти закончилась, и недалек уже был тот час,
когда выписанные с севера бараки должны были сорвать с запретной трясины ее
наряд из зеленых мхов и рыжеватого вереска, заставив умолкнуть крохотные
ручейки с усеянным ракушками дном и обмелив мирные голубые озерца
обрамленные кустарником.
Когда рассказ Барри наконец подошел к концу, у меня уже вовсю слипались
глаза: путешествие, занявшее целый день, было довольно утомительным, да и
наша беседа затянулась далеко за полночь. Лакей проводил меня в комнату,
отведенную мне в дальней башне замка. Окна ее выходили как раз на деревню,
за которой начинались примыкавшие к болоту луга, а немного поодаль и самое
болото, и мне были видны крыши безмолвных домишек, под которыми вместо
прежних хозяев ютились теперь батраки-северяне, ветхая приходская церковь со
старинным шпилем, и вдали, за темной трясиной, древние руины, сиявшие
призрачным отраженным светом луны. Я уже почти заснул, как вдруг мне
послышались какие-то слабые отдаленные звуки: диковатые, но несомненно
музыкальные, они исполнили меня странным возбуждением, придавшим
необыкновенную окраску моим ридениям той ночи. Проснувшись наутро, я не
сомневался, что это были именно видения, причем куда более чудные, чем дикий
посвист флейты, под который я засыпал. Под влиянием рассказанных Денисом
Барри легенд, мое спящее сознание перенесло меня в величественный город
посреди зеленой равнины; там я видел улицы и статуи из мрамора, просторные
дворцы и храмы, барельефы и надписи на стенах то были величественные картины
древней Эллады. Я рассказал о своем сне Барри, и мы вместе от души
посмеялись над ним, хотя в то утро мой друг не мог скрыть серьезной
озабоченности по поводу наемных рабочих. Вот уже шестой день подряд они
выходили на работу с опозданием: ни один из них не мог вовремя проснуться;
поднявшись же наконец, они долго приходили в себя, еле шевелились и
поголовно жаловались на недосыпание и это несмотря на то, что все они
ложились спать довольно рано.
Я провел утро и большую часть дня, гуляя в одиночестве по деревне и
заговаривая время от времени с бездельничающими поденщиками. Барри был занят
последними приготовлениями к осушению болота. Без всякой видимой причины его
люди казались вялыми и истощенными; насколько я понял, почти все безуспешно
пытались вспомнить, что видели во сне прошедшей ночью. Я рассказывал им о
своем сне, но они никак не реагировали на него до тех пор, пока я не
упомянул о почудившихся мне необычных звуках флейты. Тут мои собеседники
принимались очень странно смотреть на меня и признавались, что помнят нечто
подобное.
За ужином Барри объявил мне, что планирует начать основные работы через
два дня. Я был рад этому: хотя и неприятно будет наблюдать, как исчезают с
лица земли мхи и вереск, ручейки и озерца, но, с другой стороны, мне не
терпелось увидеть собственными глазами те древние тайны, что возможно таятся
глубоко под залежами торфа. Той ночью сон с поющими флейтами и мраморными
двориками неожиданно прервался на какойто тревожной ноте; я видел, как в
город пришел мор, как наступали на него поросшие лесом холмы и как погребли
они под собою усеянные трупами улицы, оставив в неприкосновенности один
только стоявший на возвышенности храм Артемиды, в котором почила жрица Луны
по имени Клио. Холодная и безмолвная лежала она, а ее посеребренную годами
голову украшала корона из слоновой кости.
Я уже говорил, что проснулся посреди ночи в сильной тревоге. Какое-то
время я даже не мог понять, продолжаю ли спать или уже бодрствую, потому что
пронзительный свист флейт все еще стоял у меня в ушах. Но когда я увидал на
полу полосы холодного лунного света, струившегося сквозь частый переплет
старинного окна, я решил, что все-таки проснулся, как и следовало ожидать, в
своей постели в замке Килдерри. Я еще более уверился в этом, услышав, как
часы в одной из нижних комнат пробили два раза. Но тут откуда-то издалека
опять донесся терзавший меня во сне свист дикая, сверхъестественная мелодия,
напоминавшая экстатическую пляску меналийских фавнов. Эти звуки не давали
заснуть, и я в раздражении вскочил с постели. Не могу сказать, почему я
подошел именно к тому окну, что выходило на север, или зачем стал
разглядывать безмолвную деревню и луга, лежавшие по краю болота. У меня не
было ни малейшего желания глазеть на окрестности, ибо я хотел спать; но от
свиста небыло спасения, и мне нужно было посмотреть, что там в конце концов
происходит и каким-нибудь образом остановить дикую свистопляску. Откуда я
мог знать, что мне предстоит увидеть?
В лунном свете, затопившем просторный луг, моим глазам предстало
зрелище, которое я не смогу забыть во всю оставшуюся жизнь.
1 2 3 4 5