В тот же день я
рассказал об увиденном дяде, и хотя он только улыбнулся этому причудливому
образу фантазии, в улыбке его, казалось, сквозило какое-то воспоминание.
Позднее я узнал что представление, сходное с моим, входило в некоторые
смутные старинные поверья, распространенные среди
простого люда поверья, связанные с причудливыми зверовидными формами,
которые принимает дым, выходя из крупных дымоходов, и с гротескными
контурами, которые порой имеют извилистые корни деревьев, пробившиеся в
подвал сквозь щели между камнями фундамента.
2
Пока я не достиг совершеннолетия, дядя не спешил знакомить меня со
сведениями и материалами, касавшимися страшного дома, которые ему удалось
собрать. Доктор Уиппл был консервативным здравомыслящим врачом старой школы
и, несмотря на весь свой интерес к вышеописанному месту, остерегался
поощрять юный, неокрепший ум в его естественной склонности к
сверхъестественному. Сам он считал, что как дом, так и его местонахождение
всего-навсего обладают ярко выраженными антисанитарными свойствами и не
имеют никакого отношения к сверхъестественному; в то же время он понимал,
что если тот ореол таинственности, что окружает дом, возбуждает интерес даже
в таком материалистически настроенном человеке, как он, то в живом
воображении мальчика ореол этот непременно обрастет самыми жуткими образными
ассоциациями.
Дядюшка жил бобылем. Этот седовласый, чисто выбритый, несколько
старомодный джентльмен имел репутацию местного историка и неоднократно
скрещивал полемическую шпагу с такими прославленными любителями дискуссий и
охранителями традиций, как Сидни С.Райдер и Томас У.Бикнел. Он жил с одним
слугой мужского пола в георгианском особняке с дверным кольцом и лестницей с
железными перилами, стоявшем, ежеминутно рискуя рухнуть вниз, на краю обрыва
по ходу Норт-Корт-стрит рядом со старинным кирпичным зданием, где некогда
располагались суд и колониальная администрация. Именно в этом здании 4 мая
1776 года дедушка моего дяди кстати, двоюродный брат того знаменитого
капитана Уиппла, который в 1772 году потопил на своем капере военную шхуну
Гаспи флота Ее Величества голосовал за независимость колонии Род-Айленд. Дни
напролет просиживал дядя в своей библиотеке сырой, с низкими потолками, с
некогда белой, а теперь потемневшей от времени панельной обшивкой, с
затейливыми резными украшениями над камином и крошечными оконцами, почти не
пропускавшими света из-за вьющихся снаружи виноградных лоз, просиживал в
окружении старинных фамильных реликвий и бумаг, содержавших немало
подозрительных ссылок на страшный дом по Бенефит-стрит. Да и не так уж
далеко от дядюшкиного дома располагался этот очаг заразы ведь Бенефит-стрит
проходит по склону крутого холма, на котором некогда располагались дома
первых поселенцев, прямо над зданием суда.
Когда, наконец, мои докучливые просьбы и зрелость лет моих вынудили
дядю поведать мне все, что он знал и скрывал о страшном доме передо мной
предстала довольно знаменательная хроника. Сквозь все обилие фактов, дат и
скучнейших генеалогических выкладок красной нитью проходило ощущение некоего
гнетущего и неотвязного ужаса и сверхъестественной демонической злобы, что
произвело на меня впечатление куда более сильное, нежели на моего почтенного
дядюшку. События, казалось бы, ничуть между собой не связанные,
согласовывались удивительным и жутким образом, а несущественные, на первый
взгляд, подробности заключали в себе самые чудовищные возможности. Меня
одолел новый жгучий интерес, в сравнении с которым прежнее детское
любопытство представлялось безосновательным и ничтожным. Это первое
откровение подвигло меня на многотрудные изыскания и, в конечном счете, на
леденящий душу эксперимент, оказавшийся губительным для меня и моего
родственника. Ибо дядюшка все-таки настоял на том, чтобы принять участие в
начатых мною изысканиях, и после одной ночи, проведенной нами в том доме,
никогда больше не вернулся на свет Божий. Один Господь ведает, как мне
одиноко без этой доброй души, чья долгая жизнь была отмечена честностью,
добродетелями, безупречными манерами, великодушием и ненасытной жаждой
знаний. В память о нем я воздвиг мраморную урну на кладбище Св. Иоанна на
том самом, которое так любил По: оно расположено на вершине холма под сенью
высоких ив; его могилы и надгробия безмятежно теснятся на небольшом
пространстве между старинной церковью и домами и стенами Бенефит-стрит.
В мешанине дат, которой открывалась история дома, казалось бы, нет и
тени чего-либо зловещего ни в отношении его постройки, ни в отношении
воздвигшего его семейства, состоятельного и почтенного. Тем неменее, уже с
самого начала во всем этом было как бы некое предчувствие беды, довольно
скоро воплотившееся в реальности. Летопись, добросовестно составленная дядей
из разрозненных свидетельств, начиная с постройки дома в 1763 году,
отличалась в изложении событий удивительным изобилием подробностей. Первыми
жильцами дома были, судя по всему, некто Уильям Гаррис, его супруга Роуби
Декстер и дети: Элькана (г.р.1755), Абигайль (г.р.1757), Уильям-младший
(г.р.1759) и Рут (г.р.1761). Гаррис был преуспевающим купцом; он вел морскую
торговлю с Вест-Индией через фирму Обедайи Брауна и племянников. Когда в
1761 году Браун-старший приказал долго жить и во главе компании встал его
племянник Никлас, Гаррис стал хозяином брига Пруденс ("Благоразумие"),
построенного в Провиденсе, грузоподъемностью 120 тонн, что дало ему
возможность возвести собственный домашний очаг, предмет его чаяний со дня
женитьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14