Оно было более воображаемым, нежели тот страх, который я бесконечно испытывал перед тем прошлым днем ужаса, что, казалось, был все еще близок. Кажется, это произошло то ли 22, то ли 23 сентября (я точно не уверен - такая деталь выпала из моей памяти, поскольку этот эпизод невозможно упорядочить, о нем можно только догадываться, строить предположения). Будучи в смятении духа, я осознавал время лишь интуитивно - это осознание слишком глубоко, чтобы я мог его описать. В течение светлого времени суток я в нетерпении ожидал ночи; возможно, поэтому в моих глазах дневной свет мимолетно отражался в водной зыби. Это был день, о событиях в течение которого я ничего не помню.
Прошло довольно много времени спустя тот дикий шторм, который распростер тень над побережьем, и после некоторых неосознанных колебаний я решил покинуть Эллстон, поскольку стало холодно, и возврат к былой радости от пребывания здесь уже был невозможен. Когда мне пришла телеграмма (пролежавшая два дня в офисе Вестерн Юнион, прежде чем я был обнаружен его сотрудниками - столь мало известен я был в этом месте), сообщавшая, что моя заявка на конкурс одобрена и победила; и я назначил дату отъезда. Эта новость, которая раньше взбудоражила бы меня, теперь была воспринята мною с необычной апатией. Казалось, что она не имеет никакого отношения к той нереальности, что окружала меня, и выглядела совершенно неуместно, словно была адресована другой персоне, которую я не знал и сообщение к которой пришло мне по недоразумению. Тем не менее, именно эта новость побудила меня завершить свои планы и покинуть коттедж на берегу моря.
Мне оставалось провести здесь лишь еще четыре ночи, когда произошло последнее из тех событий, чье значение для меня кроется скорее в темной зловещей атмосфере, окружающей их, нежели в каком-то явном ужасе. На Эллстон и побережье опустилась ночь, и груда грязных тарелок свидетельствовала как о моей недавней трапезе, так и о моем недостаточном трудолюбии. Темнота наступила, когда я уселся с сигаретой перед выходящим в сторону моря окном, и она была подобна влаге, постепенно заполняющей небо и омывающей плывущую, необычно высокую луну. Плоское море, ограниченное поблескивающим в лунном свете песком, полное отсутствие деревьев, людей или иных признаков жизни, пристальный взгляд этой высокой луны делали окружающую меня безбрежность чрезвычайно ясной. Было только несколько звезд, рассыпанных по небосводу, словно подчеркивающих своей малостью величие лунного круга и неустанность надвигающегося прилива.
Я оставался внутри дома, отчего-то страшась выйти наружу и оказаться перед морем в эту ночь неопределенного зловещего предзнаменования, но я слышал, как океан бормочет что-то о непостижимых тайнах и невероятных знаниях. С ветром ко мне извне приносилось дыхание какой-то странной трепещущей жизни - воплощения всего, что я чувствовал и всего, что я ожидал - теперь укрывшейся в небесной бездне или под безмолвными волнами. Я не мог сказать, в каком месте эта мистерия вышла из древнего ужасного сна, но подобно тому, кто забылся в дремоте, зная, что в ближайшее мгновение проснется, так и я застыл у окна, держа в руке почти потухшую сигарету и обратившись лицом к восходящей луне.
Постепенно неподвижный ландшафт заблестел от лунного сияние, усиленного отражением от воды, и, казалось, нечто все более и более принуждает меня смотреть на то, что может произойти вскоре. Тени покрыли пляж, и я почувствовал, что с ними было все, что могло служить пристанищем моим мыслям, когда придут неведомые твари. Они были темными и бесформенными: черные пятна неуклюже тащились под яркими бриллиантовыми лучами. Бесконечный круг луны, теперь выглядящей мертвой, словно пришедшей из далекого прошлого, и холодной, как нечеловеческие могилы, что она находила среди покрытых пылью веков руин, более древних, чем человечество; море, взволновавшееся, возможно, из-за явления какой-то неизвестной жизни, какого-то запретного чувства - все они противостояли мне с ужасающей жизненностью. Я встал и закрыл окно, отчасти вследствие внутреннего побуждения, но главным образом, думаю, как предлог для того, чтобы упорядочить необузданный поток мыслей. До меня не доносилось ни звука, когда я стоял перед закрытым окном. Минуты или вечность были одним и тем же. Я ждал, подобно моему напуганному сердцу и неподвижному пейзажу вовне, явления какой-нибудь невыразимой формы жизни. Я включил лампу на шкафу в углу комнаты, но луна была ярче, и ее голубоватое сияние заливало местность, в то время как свет лампы был призрачным. Древнее свечение молчаливого круга на небе расстилалось над пляжем, подобно тому, как это происходило в течение эонов, и я находился в мучительном ожидании, вызванном как задержкой в завершении мизансцены, так и неопределенностью того, что за причудливое событие должно наступить.
Вне покосившегося дома белое сияние смутно высвечивало неопределенные призрачные формы, чьи нереальные, фантасмагорические движения, казалось, издеваются над моим зрением, также как неслышные голоса насмехались над моим напряженным слухом. Целую бесконечность я оставался неподвижным, словно Время и звон его великого колокола погрузились в тишину пустоты. И по-прежнему не было ничего, что могло бы пугать меня: контуры очерченных лунным светом теней были неестественны, и ничто не укрывалось от моих глаз. Ночь была тихой - я знал это, несмотря на закрытое окно - и все звезды печально застыли на темной грандиозности прислушивающихся небес. Ни одно движение тогда и ни одно слово сейчас не могут передать состояния моего пытаемого страхом разума, заключенного в плоть, которая не осмеливалась разорвать доставляющую ей муки тишину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11