В Эллстоне я ничего не слышал о недавних утопленниках или иных жертвах моря и не обнаружил никаких упоминаний о каких-либо инцидентах в колонках местной газеты - единственной, которую я прочел здесь.
Трудно описать состояние моего разума в последующие дни. Всегда восприимчивый к мрачным эмоциям, чья темная боль может быть вызвана внешними вещами или может проистекать из глубин моего собственного духа, я был охвачен чувством, которое нельзя назвать страхом, отчаянием или чем-то схожим с этим, но которое представляло собой восприятие кратковременных ужасов и потаенной мерзости жизни. Это чувство являлось отчасти отражением моей натуры и частично результатом созерцания того обглоданного гниющего предмета, который мог быть рукой. В те дни мое сознание стало прибежищем покрытых тенью скал и темных движущихся фигур, подобно древнему неосязаемому царству, о котором говорилось в детской сказке. Я ощущал, в мимолетной агонии разрушающихся иллюзий, гигантскую черноту этой ошеломляющей вселенной, в которой мои дни и дни моей расы были ничем для расколовшихся звезд; вселенной, в которой каждое действие было тщетным и напоминало печаль от бесполезных вещей.
Часы, которые я прежде проводил, восполняя физическое здоровье и получая психологическое удовольствие, теперь (если то время действительно прошло) превратились в период вялости, характерный для тех людей, которых более не заботит жизнь. Я был поглощен унылым летаргическим страхом перед каким-то неотвратимым роком, который, как я чувствовал, был абсолютной ненавистью пристально всматривающихся звезд и огромных черных волн, что надеялись схватить мои кости - месть всей безразличной угрожающей силы ночного океана.
Нечто в темноте и безжизненности моря проникло в мое сердце, так что я пребывал в состоянии муки - муки беспричинной и неопределенной, но от того не менее пронзительной вследствие неуловимости ее происхождения и странного немотивированного качества ее вампирического существования. Перед моими глазами лежала фантасмагория из багровых облаков, причудливых серебристых барашков на море, неподвижной пены, одиночества этого дома с пустыми глазами и пошлости марионеточного города. Я больше не ходил в деревню, поскольку она казалась мне лишь пародией на жизнь. Подобно моей собственной душе, она стояла подле темного окутывающего моря - моря, которое испытывало ко мне нарастающую неприязнь. И посреди этих образов, разодранный и разлагающийся, располагался тот объект, чьи человеческие контуры почти не оставляли сомнения в том, чем он был когда-то.
Эти путаные слова никогда не смогут передать потаенное одиночество (от которого я даже не желал избавиться, настолько глубоко оно въелось в мое сердце), незаметно пробравшееся внутрь меня, грезящего что-то об ужасных непонятных вещах, скрытно кружащихся поблизости. Это было не безумие: скорее это было слишком чистое неприкрытое восприятие тьмы за пределами этого хрупкого бытия, освещенного мимолетным солнцем (не более долговечным, чем мы сами); осознание тщетности, которое переживают немногие, а еще меньше затем возвращаются в мир; знание, которое вновь приходит ко мне и ударяет по мне со всей оставшейся силой моего духа. И я не мог ни отвоевать хоть дюйм земли в этой враждебной вселенной, ни ухватить даже мгновение жизни, вверенной мне. Смертельный страх, который я пережил, принес неименуемую угрозу. По-прежнему неспособный покинуть место, вызвавшее этот ужас, я ожидал любого законченного кошмара, исходящего из безмерного мира за стенами познания.
Наступила осень, и все, что я получил от моря, ушло к нему обратно. Тоскливый период - осень на побережье, о которой здесь не напоминают ни покрасневшие листья деревьев, ни другие привычные знаки сезона. Пугающее море, ничуть не изменившееся за то время, когда развился человек. Была лишь прохлада вод, в которые я более не осмеливался входить, потемневшее небо, похожее на саван. В какой-то день на мертвенно-белые волны стало сыпать снег; снегопад непрестанно продолжался под белым, желтым и малиновым солнцем и под теми далекими маленькими рубинами звезд, которые бессмысленной роскошью рассыпались по ночам. Некогда приветливые воды многозначительно бормотали со мной и взирали на меня странным взглядом. Была ли тьма пейзажа отражением моих собственных мыслей, или мрак во мне был вызван тем, что находилось вовне - я не мог сказать. Как над берегом, так и надо мной распростерлась тень, подобная неслышно летящей над головой птице, чьи зоркие глаза отмечают на земле и на небе те образы, о которых мы и не догадываемся. Так и мы иногда внезапно смотрим вверх и обнаруживаем в том, что окружает нас, нечто до сих пор незримое.
Это произошло в конце сентября, когда в городе уже закрылись все гостиницы, где правила бессмысленный хаотический бал безумная фривольность и где опьяненные марионетки демонстрировали свои побрякушки летнего сезона. Они разъехались восвояси со своими приклеенными улыбками и неестественными гримасами, и в городе не осталось и сотни человек. Вновь красочные дома с оштукатуренными фасадами, расположенные вдоль побережья, были открыты беспокойному разрушительному ветру. По мере приближения того дня, о котором я хочу рассказать, во мне рос свет серой инфернальной зари, в которой я ощущал наступление какого-то темного чудотворства. До сих пор, это грядущее чудо пугало меня меньше, чем мои собственные продолжающееся ужасные воспоминания - меньше, чем иллюзорные намеки на нечто монструозное, таящееся позади великой реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11