— Кябирлинский, а тебе что?
Фейзулла сделал шаг вперед.
— Сиявуш-муаллим, у меня к вам просьба… Поверьте, мне очень неудобно…
— Кябирлинский, не тяни. Говори, что надо?
— Может, вы мне… один билетик… на завтра… Сиявуш решительно прервал его:
— Нет.
— Что?
— Я говорю — нет. Я не раздаю билеты. Напрасно ты пришел ко мне за этим. Опять зазвонил телефон. — Да… Это я… буду… Извините, пожалуйста, сейчас буду. — Положил трубку. — У меня, Кябирлинский, и без тебя голова кругом идет. И выбежал из комнаты.
Фейзулла медленно спустился вниз, вышел из театра, поехал в радиостудию.
Тяжело поднимался по лестнице. Что он скажет жене? С каким лицом вернется домой?
— Что с тобой, Кябирлинский? Отчего такой мрачный? Что-нибудь случилось?
Фейзулла узнал голос Меджида. Поднял голову.
— Нет, ничего, Меджид… Просто думаю…
— О чем? К добру ли?
— Думаю, какой смысл жить на земле такому человеку, как я?
— Вот это да!
— Я прожил на свете шестьдесят лет, и выходит — зря. Чего я стою? Кто уважает меня? Завтра умру — никто не заметит, никто не вспомнит. Через месяц все забудут, как меня звали.
— Что это ты ударился в самокритику?
— Понимаешь, Меджид, иногда человек кладет перед собой папаху и начинет думать о прошлом. Вся моя жизнь проходит у меня перед глазами, как кинолента. Вижу, я в самом начале не пошел поправильному пути. И вся моя жизнь полетела насмарку, а сейчас уже поздно.
— Что случилось, Кябирлинский? Это что за упадническая философия? Может, тебе что сказали? Оскорбили? Скажи, кто? Клянусь, я разделаюсь с мерзавцем. Не дам тебя в обиду!
— Эх, Меджид, Меджид!.. Сорок лет я работаю в театре, а к гардеробщику и то больше уважения. Меня за человека не считают. Никакого внимания. Даже билет на спектакль пожалели!
Они шли по коридору. Им встретился Эльдар. Увидев Фейзуллу и Меджида, отвернулся в сторону.
Это не укрылось от Меджида. В глазах его зажегся бесовский огонек, губы искривились ухмылкой.
— Не унывай, Кябирлинский, — сказал он и свернул в боковой коридор.
Фейзулла записал свою роль, перекусил в буфете булкой с кефиром. Вышел из здания. Кто-то окликнул его. Он обернулся. Меджид, высунувшись из окна второго этажа, махал ему рукой:
— Кябирлинский, вернись, пожалуйста! Фейзулла пошел назад. Меджид встретил его на лестнице.
— Ты огорчил меня своим настроением, Кябирлинский, я был в месткоме, поговорил там. Вот тебе пригласительный билет на два лица. Но не в ваш театр, а в академию. И не на завтра — на сегодня. Завтра, я знаю, у тебя спектакль, ты занят. Хватай под мышку жену и ступай в академию, сегодня там грандиозное торжество. Вот, смотри, здесь написано: юбилей Данте — Данте великий итальянский поэт, жил семьсот лет тому назад. И еще смотри: я распорядился, чтобы тут написали твое имя и фамилию.
Фейзулла взял в руки пригласительный билет. Действительно, сверху было помечено: «На два лица». Дальше следовало:

«Уважаемый товарищ Фейзулла Кябирлинский!
Приглашаем вас на торжественный вечер, посвященный 700-летию со дня рождения великого итальянского поэта Данте Алигьери.
Первое отделение: доклад о жизни и творчестве Данте.
Второе отделение: большой концерт.
Начало в 20 часов».

Внизу дата — 11 мая. Как раз сегодня.
Меджид наставлял:
— Оденься получше, Фейзулла. Только непременно. Учти, там будет правительство. У Фейзуллы задрожали губы:
— Большое спасибо, сынок, большое спасибо. В горле его встал комок.
Фейзулла птицей взлетел по лестнице своего дома. Однако, войдя в комнату, постарался взять себя в руки, сказал степенно:
— Жена, собирайся. Сегодня мы идем на юбилей Данте.
— Куда?
— На юбилей Данте. Неужели ты не знаешь, кто такой Данте? Великий итальянский поэт! Хаджар пожала плечами:
— Что мне там делать?!
— Разве ты не сама просила: поведи меня в театр, на концерт? Что театр и концерт в сравнении с этим? Ты знаешь, что такое юбилей? Торжество, праздник!.. Будет и доклад, и концерт. Пригласительные билеты дают не каждому.
— Тебе-то как дали? Что это сегодня случилось?
— Пришел и на нашу улицу праздник. Как-никак я сорок лет тружусь, поседел на сцене. Вот, даже имя мое указали. Приглашен персонально! Словом, жена, собирайся. Во-первых, погладь мой черный костюм…
Фейзулла разговаривал с женой в необычном для него тоне, с новой интонацией в голосе — повелительно, властно. И что самое удивительное, Хаджар принимала этот тон без возражений, подчинялась словам мужа. Достала из сундука его черный костюм, встряхнула, почистила, сбрызнула водой, аккуратно отутюжила, сделала стрелки на брюках. Влажной тряпкой протерла его туфли, щеткой навела глянец.
К семи они были готовы.
Хаджар, улучив минутку, заглянула к Ана-ханум, оповестила ее о событии:
— Из Италии приехал знаменитый поэт, мы идем на его вечер. Приглашены только избранные люди Баку. Фейзулле дали персональный билет.
В этот сиреневый майский вечер на улицах было много гуляющих. Юноши и девушки шли под ручку. Фейзулла тоже взял жену под руку. На Хаджар было черное панбархатное платье, плечи ее укрывала белая шелковая шаль; на ногах — черные лакированные туфли на высоких каблуках.
Впервые за много лет они шли по улице вот так, под ручку, впервые за много лет не пререкались, не ссорились и Хаджар не ворчала, а улыбалась.
— По всей вероятности, — говорил Фейзулла, — из нашего театра лишь мне одному прислали билет. Никто из ребят ничего не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18