Андрей КУРКОВ
НЕ ПРИВЕДИ МЕНЯ В КЕНГАРАКС


Состав несколько раз дернулся и пошел. Колеса не спеша отсчитывали
стыки рельсов.
- Вот и тронулись.
- Да, уже едем, - поправил очки Турусов.
- Плетемся! - буркнул Радецкий. - Накладная у тебя, образованный?
- Да.
- Так что же мы все-таки тянем, и куда?
- Груз "ТПСБ-1785" и др.", - медленно и внятно прочел Турусов.
- Эта галиматья мне известна, я тебя как человека знающего спросил!
Без сокращения как оно называется?
Турусов пожал плечами.
- Тьфу! Тоже мне профессор! А куда?
- Говорили, что конечный пункт известен машинисту.
- Машинисту?! Так сходи спроси его!
- Но вы же понимаете, что к нему не пройти. - Турусов снова поправил
съехавшие на нос очки в роговой оправе.
Радецкий скривил губы и отвернулся к окну. Достал папиросу, размял ее
толстыми когтистыми пальцами и загнал в уголок рта под унылые горьковские
усы. Чиркнул спичкой и затянулся.
- Ну, если ты, студент, ни хрена не знаешь, то, видать, никто этого
не знает тоже. А это к лучшему. Ты-то сам чего в сопровождающие поперся?
- Да так... с друзьями старыми разошелся во взглядах...
- Бежишь?
- В общем, да.
- А что, могут поймать и пришить?
- Что вы, нет!
- Странно. Тогда зачем драпать? Вот я - понятное дело. За мной хвосты
тянутся, хоть я и не украл, и не завалил никого. А ведь уже двенадцать лет
на маршрутах! А какая у меня любовь была!!! У тебя новой сотенной нет?
- Что?
- Сторублевки новенькой, чтоб хрустела, нет у тебя?
- А... нет...
- Жаль. Моя старая истерлась вся, вот-вот рассыплется. Ладно, покажу.
Радецкий вытянул из кармана ватника блокнот, достал свернутую
сторублевку, которая действительно была ветхой и протертой, развернул ее и
вытащил оттуда фотографию три на четыре белобрысой девчонки.
- Вот какой она тогда была! Ни разу сотку не менял. Самая дорогая мне
память. Только надо, видать, новую раздобыть, чтоб Валюху в нее
заворачивать. Эх, я б на такую девку и тыщерублевки не пожалел, если б
была такая деньжища!
- Да, любовь это прекрасно... - почти шепотом проговорил Турусов.
- Ох, не люблю я эти сюсюканья интеллигентские! Извини, конечно, но
любовь - это не только ночи в шалашах и зажиманья при луне! Это и по
морде, если заслужила. А они все этого заслуживают, все подряд! Я Валюху
чем чаще лупил, помню, тем любил больше. И она не обижалась, сама
говорила, что любая баба этого заслуживает. Эх, и умница была, а всего-то
семнадцать ей тогда стукнуло. Мужики так рано не умнеют.
Турусов хотел спать, но первым заговорить об этом было как-то
неудобно. Кроме того, он не хотел перебивать несущиеся как горные реки
размышления Радецкого. Слушать его тоже не хотелось, поэтому приходилось
смотреть в окно и ждать, когда же придет время расстилания коек, когда же
несколько протяжных зевков закроют родник жизненного опыта, обильно бьющий
из прошлого Радецкого.
Ждать пришлось около часа. Радецкий вдруг замолчал и почесал затылок.
- Где у нас аптечка?! - словно сам себя спросил он. - Надо бы
стрептоцида пожевать, а то каждое утро горло саднит.
Исполнив свое желание, он спокойно устроился на нижней койке купе для
сопровождающих. Турусов забрался на верхнюю.
- Эй, студент, высоты не боишься? Голова не кружится? - негромко,
улыбаясь сквозь зевоту, спросил Радецкий.
Турусов так долго искал что ответить, что, в конце концов, отвечать
было уже поздно: снизу донесся самоуверенный храп напарника.
Разбудило их утром ржание. Открыв глаза, Турусов обомлел и поднял
голову - вместо ящиков в грузовой части вагона стояли кони - три крепких
скакуна. В углу было навалено сено. Пахло скотным двором, но запах не
раздражал. Турусов глянул вниз на Радецкого. Тот сидел в ватных штанах и
майке на своей полке, молча уставившись на лошадей.
- Кто отвечать будет? - наконец как-то заторможено произнес он. -
Первый раз такое. Издевается что ли кто?! Ящики сняли, понятно. Но это
зачем?
- Это не наш вагон... - удивленно прошептал Турусов, его глаза
прищурились за очками. - У нас на выходе сто двенадцатый номер стоял, а
тут ноль тринадцать нарисовано. И занавески розовые, а там белые были.
- Ну и черт с ним! - Радецкий встал и сплюнул на грязный пол. -
Вонища! А если сдохнут, то вообще задохнемся. И чего они мне так в моем
голубом и безоблачном нравились?!
- Лошадь - символ свободы, - сказал Турусов.
- Чушь! - зевнул Радецкий. - Цыганщина. Лошадь - это скачки и хорошая
колбаса сырого копчения. Это я уже понял. Кстати, студент, историю могу
про лошадей рассказать, занятная история. С батей моим произошла.
Турусов спрыгнул с верхней полки и сел рядом с напарником, напустив
на себя внимательный вид.
- Это после войны, в пятидесятых было. Батя мой, сокол сталинской
закалки, приехал прокурором в один шахтерский городок неподалеку от
Донецка. Бродил, изучал вверенное ему хозяйство, во всем копался и вдруг -
бах!!! - узнает, что в наше время, в век технической революции на одной
шахте при вывозе угля из штолен используются лошади. Представь себе:
двадцать лошадей или как ты там брякнул - двадцать символов свободы пашут
под землей. Ну, батя огорчился, даже не то слово - возмутился сразу. По
начальству шахты шорох навел. Говорит - убирайте коней из шахты, нечего
животных мучать, не для того они созданы. А те не соглашаются. Далеко
тогда батя добрался, до ЦК республики дошел и добился-таки своего.
1 2 3 4 5