«Интересно, — подумал я, — а сколько бы предложили за неизвестную рукопись Шевченко на аукционе где-нибудь в Канаде? Там же живут самые богатые и самые сентиментальные украинцы, а именно один из таких и мог бы со слезами умиления на глазах выложить парочку миллионов пусть хоть канадских, но долларов».Улыбнувшись игре собственного воображения, нарисовавшей трогательную сценку из жизни канадской диаспоры, я вдруг задумался о том, что с советских времен в сознании поколений производилась замена понятий клад и сокровище. И хоть все в подростковом возрасте читали романы Стивенсона, но одновременно с ними читали и произведения советских классиков,в которых мальчишки-кладоискатели вдруг обнаруживали в зарытой в земле банке вместо золота и бриллиантов чей-то партбилет и орден Отечественной войны. И тут же вставали по-пионерски смирно и отдавали салют павшим за правое дело. Вот, наверно, откуда ноги растут у размышлений того же покойного Гершовича. Вот откуда тяга к поиску нематериальных ценностей, символических сокровищ, духовных кладов. А что, если там, в песках, лежит до сих пор простой золотой червонец, а то и два? А что, если спрятал он их там, чтобы не отобрал их у него какой-нибудь пьяный офицер, доведенный жизнью на окраине империи до скотства и потери всякого морального облика? А? И тогда все эти письменные размышления Гершовича окажутся просто средством игры в прятки с той реальностью, в которой он жил. Такой же игры, как игра с книгами-матрешками, которую придумал то ли он, то ли Львович, то ли Клим.«Ладно, — подумал я. — Все это интересно, но как говорил мой знакомый алкоголик, сосед по старой квартире: „жизни можно радоваться, но нельзя забывать сдавать бутылки!“ Так что потихоньку дочитаю я эту рукопись и, може-у быть, даже обогащусь духовно, но надо и на молочную колбасу зарабатывать…»Спрятав рукопись обратно в папку и еще разок приложившись носом к своей пахнущей корицей руке, я пошел одеваться. Каждая третья ночь была в каком-то смысле боевой — я охранял склад финского детского питания, принадлежавший благотворительному фонду «Корсар». Глава 7 Приняв смену у охранника Вани, студента института физкультуры, я уселся за старый канцелярский стол, на котором стоял полный набор ночного сторожа: электрочайник, маленький переносной телевизор, резиновая дубинка, телефон и газовый баллончик. Средства обороны и охраны, как видите, были минимальными и не возбуждали желания до последней капли крови охранять доверенные материальные ценности. Но зарплату здесь платили исправно, да и место казалось достаточно безопасным — детское питание, к тому же, судя по маркировке картонных ящиков, просроченное, вряд ли вызывало интерес у каких-нибудь современных экспроприаторов.Мимо ящиков и стола лениво пробежала толстая крыса. Я проводил ее насмешливым взглядом. Включил телевизор и пошел с чайником к находящемуся в трех шагах умывальнику — начинался ритуал «включения» в работу. После чая и пары фильмов обычно составлялись под стенкой в ряд четыре стула и я мирно засыпал до утра, до пробуждающего дверного стука, после которого в открытую дверь входил председатель «Корсара» Гри-щенко со старым портфелем-дипломатом, давно потерявшим свои дипломатические формы. Грищенко было лет пятьдесят и внешне он походил на классического бухгалтера — толстоват, круглолиц, лысоват.Улыбаться он, кажется, не умел, но само выражение его лица — вечно озадаченное — могло вызвать улыбку у кого угодно.Пробежав взглядом просторное полуподвальное помещение, заставленное картонными коробками, на которых были наклеены синие квадратики бумаги с изображением счастливого малыша, он обычно мне кивал. Это значило, что я — свободен. И я уходил на три дня и две ночи до следующего дежурства.В эту ночь мне было не суждено выспаться на рабочем месте. Сначала в самой середине какого-то боевика зазвонил телефон. Я снял трубку, но услышал в ней лишь чье-то хриплое дыхание. На шутку это было не похоже и поэтому я терпеливо вопрошал: «Алло!»— Закрой дверь! — прозвучал непривычно хриплый голос Грищенко. — Подопри ее чем-нибудь…— Да она закрыта! — сказал я, оглядываясь на тяжелую металлическую дверь, запертую на два засова.Грищенко опустил трубку на рычаг, даже не попрощавшись. Я поступил так же и продолжил смотреть в маленький черно-белый экран, на котором только что плохие бандиты изрешетили из автомата одного хорошего, и на его белой рубашке выступили пятна черной крови.Досмотрев фильм до конца, я вспомнил о недавнем телефонном звонке и внимательно осмотрел склад. Окон здесь не было, так что в любом случае дверь была единственным местом, через которое могли сюда вломиться непрошенные гости.Но дверь эта была «складской» еще с советских времен, когда в стране на душу населения приходилось не меньше тонны толстого железа. Чтобы ее снаружи взломать, пришлось бы подогнать танк. По потолку стелилась жестяная кишка вентиляционной системы, уходившая в стену. Кишка была толстой, и иногда по ней бегали крысы, используя ее как переход в другие помещения. Одной крысы хватало, чтобы глухой грохот заставил вибрировать воздух. Картонные ящики, поставленные в несколько рядов друг на друга, подпирали эту кишку снизу, так что крысам несложно было, поднявшись по картону, забираться в отверстия вентиляционной системы.Но в этот момент на складе было тихо, и единственная увиденная сегодня мною крыса пробежалась по полу чуть ли не на цыпочках — неслышно и лениво.Я пощелкал переключателем программ и попал на середину какого-то фильма про каратистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15