По крайней мере, Государь имеет совершенно спокойный
вид..."
У деда, пожалуй, тоже был план, но один на всю жизнь. Власти во все
времена прилагали и прилагают поныне немалые усилия ума
и какого-то особого таланта в изыскании средств и способов в первую
очередь физического угнетения, уничтожения или хотя бы приумножения
разнообразных страданий своих обременительно бессчетных подданных. Дед
же, как раз напротив, из каких-то неведомых властям побуждений, и явно
им в пику, овладел искусством врачевания и делал все от него завися-
щее, чтобы облегчить или уменьшить страдания своих сограждан.
В мирное время дед был фабричным врачом и земским, но в пору войн,
а их ему досталось три, при органической, в отличие от царя, антипатии
к армейщине, он надевал-таки военную форму. Судя по тому, что полково-
му врачу 3-го Верхнеудинского казачьего полка кроме медицинского инс-
трумента и перевязочных материалов, выданных, разумеется, не в комп-
лекте и в недостаточном количестве, была вручена остро отточенная бое-
вая шашка, император, надо думать, надеялся, что в свободное от враче-
вания время дед будет ходить в казачьей лаве в конные атаки и будет
сечь клинком, как капусту, врагов престол-отечества, ненавистных саму-
раев и их китайских приспешников, тех же хунхузов.
Прямых свидетельств участия деда в конных рубках и штыковых атаках
нет, как, впрочем, нет документов и свидетельств доказывающих обрат-
ное. Вероятность же встречи деда с японцами в красивом и честном руко-
пашном поединке с применением шашки маловероятна, поскольку японцы от
подобных схваток постоянно уклонялись, предпочитая уничтожать нашу жи-
вую силу на расстоянии, в чем, кстати, преуспели.
Дед, чьи отсрочки от призыва "на службу в постоянные войска" истек-
ли еще в 1902 году, вдруг устремился на войну удивительно поспешно.
Считая нападение Японии как бы нарочитым препятствием к его соединению
с бабушкой, он ринулся на театр военных действий, желая по-видимому
как можно скорее устранить досаднейшее обстоятельство, оттягивающее
его счастье.
26 января обстреляли "Ретвизан" и "Палладу", а 12 февраля дед уже
писал бабушке из Челябинска!
Дорогая моя голубка Кароля! Благополучно прибыли в Челябинск. Здесь
сверх ожидания приходится
вместо одного часа стоять целых три, вследствии большого скопления во-
инских поездов. Впрочем, я, как и все, этим доволен, ибо уже надоело
сидеть в вагоне. По приезде на станцию я вместе с товарищем (молодым
доктором, который сел со мною в Москве в одном купэ) взяли извозчика и
поехали в город Челябинск, в 4-х верстах от станции. Объездили весь
город. Особенного ничего не представляет, но все-таки выглядит доволь-
но прилично и не хуже многих наших уездных городов. Тут имеется очень
хороший Народный дом, в который мы заходили, чтобы осмотреть его. Ну
право, такой прекрасный дом, что хоть бы и впору и губернскому городу:
просторный зрительный зал, отдельный зал для чайной, для библиоте-
ки-читальни; большая удобная сцена, очень удобная "галерка". Везде
электрическое освещение от собственной машины. Снаружи здание тоже до-
вольно красиво. В общем, и я, и товарищ довольны вполне прогулкой по
морозцу в 10о. Теперь сел обедать и строчу тебе, милая, это послание.
В одном со мною вагоне едет на Дальний Восток врач Льговского (Курской
губ.) земства Лончинский, призванный как и я на действительную службу.
Он путешествует дальше меня - в Харбин. Время проводим в вагоне-ресто-
ране и за спаньем. Я вполне здоров и благополучен. Каждый день говорю
тебе спасибо за фрукты, конфекты и папиросы. Но только что кажется
конфектами-то ты чересчур перестаралась: слишком много ты их положила.
Поздравляю тебя, мой милый ангел, с знаменательной годовщиной - се-
годня 12-е февраля!
Как жаль, что я вдали от тебя, а не вместе с тобой в этот день! Ты
не знаешь, моя хорошая, милая Кароля, как много я получил от тебя хо-
рошего, светлого, чистого! Не хватает слов, чтобы выразить тебе то
глубокое чувство благодарности, которое я чувствую. Одно теперь непри-
ятно - эта полная неизвестность, когда же я снова увижу мою дорогую
Каролю, когда снова буду иметь возможность расцеловать ее, прижать к
моей груди... Когда-то это будет? Ну, да что Бог даст! Ты, мой ангел,
не унывай, не падай духом. Верь, надейся и терпи! Знай, что всюду вда-
ли, за тысячи верст от тебя ты всегда со мною, с мыслью о тебе я буду
всюду, куда бы не занесла меня судьба.
Крепко, крепко целую тебя, моя дорогая! Обнимаю тебя и жму твою ру-
ку! Весь твой. Н. Кураев.
Передай мой привет всей семье Каплан. Кланяйся всем меня помнящим!
На каждой большой станции мы находим воинские поезда и много нижних
чинов, отправляющихся на Дальний Восток. Кланяйся Грете! Я ей послал
открытку из Самары. Как обидно, что нет возможности иметь от тебя
весточку. Завтра в Омске один пассажир, офицер, севший к нам в Ту-
ле, выходит от
нас. Послезавтра в Тайге выходит другой, сибиряк, и мы поедем вдвоем с
товарищем в купэ.
Ну, прощай! Целую тебя еще раз крепко, крепко! Н. Кураев. Какое,
однако, долгое послесловие, какой многоярусный "постскриптум".
Оторваться от бумаги, от письма, все равно что выпустить из рук руку
любимой. Я это знаю...
Хотелось бы, чтобы потомки Н. Канавина прочитали хотя бы вторую по-
ловину этого письма и увидели, что кроме "неизменно ровных чувств"
есть еще и счастье любить и быть любимым, если говорить кратко.
12-е февраля их личный праздник, праздник их частного календаря,
воздержимся и от поздравлений, и от подглядываний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52