Выпустили и старого кроля из темницы сырой, пока сидел он там, так и ослеп. А колдунья еще и приговаривает — мол, только я и спасла отцу жизнь, не дала злому мужу жизни лишить, за то и впала в немилость!
Слепому кролю по обычаям той стороны князем сидеть не положено было. Стал кролем Людвиг, а колдунью при своем дворе оставил, потому как верил ей. И было все тихо да спокойно, сестрица Людвигу советы давала, братец слушался-прислушивался, а старик-отец и вовсе в дела не лез. Но задумал Людвиг жениться. А невеста ему была предназначена из княжества соседнего, он ее до свадьбы и не видел даже, а как увидел — так и влюбился, ибо была она раскрасавица. И умна, и добра, и даже грамоте разумела, что для кролей тех земель престранно было! Ну, понятное дело, поняла сестра-колдунья, что ей с молодой княгиней не ужиться, что умна она, все поймет да мужа быстро от советов сестриных отвадит. Думала, думала колдунья, да придумала, сварила зелье в большом котле, да не просто отворотное, а такое, о каких еще никто и не слыхивал.
Пришла и говорит брату: «Твоя молодая жена — и не молодая совсем, и не красивая, она лишь морок в глаза всем наводит, а сама — колдунья старая, столетняя…». Не поверил Людвиг, но засомневался. А сестра ему и молвит — у меня есть зелье волшебное, оно морок снимает, глаза на правду открывает, вот, потри глаза, да на жену молодую сам взгляни! Пришел Людвиг к молодой жене, протер глаза зельем сестриным, и привиделось ему, что не красавица его суженая, а старуха безобразная. Тут же позвал кроль стражу, да велел жену в темницу кинуть. А по обычаям их крестовым полагалась ведьму старую, молодой перекинувшейся и людей морочившую, на костре сжечь, да не просто сжечь, а заживо!
Собрались жрецы крестовые, учинили суд над кролевной да приговорили — быть по закону и обычаю! Собрались люди смотреть, как младую красавицу на костре заживо сжигают, слушали люди — простые и знатные — как кричала она, что ни в чем не виновна, да муж ее, Людвиг, непреклонен был, только дров подкладывать поболе велел!
Но и этого мало было Агнессе. Поняла колдунья-кролевна, что Людвиг, потому как мужчина, все одно — и еще раз женится, а два раза один обман не получается. И решила сестра братца извести. Да Людвиг уж подозрительный стал, ничего из чужих рук не брал, а наперед всю пищу слуги его пробовали. И придумала колдунья вот что. Был у кролевны, на костре сожженной, слуга верный, в нее тайно влюбленный. Склонил голову тогда слуга перед судом жрецов крестовых, не возразил, не взбунтовался. Но темное в душе затаил! Вот колдунья молодая и начала тому слуге глазки строить, да и влюбила в себя, постель с ним разделила. А когда две головы на одной подушке… Словом, нашептала Агнесса полюбовнику, что ни в чем не виновата была кролевна сожженная, просто муж ее невзлюбил, да по лжи извел! А теперь и ее, Агнессу, на костре сжечь собирается. И нет никакого спасения… Плакала, плакала Агнесса на плече у полюбовника, тот думал, думал, потом воскликнул: «Есть спасение», да за меч схватился. Агнесса его удержала, а потом как и до братца добраться подсказала…
Не все вышло в этот раз так, как колдунья задумывала. Убить-то Людвига полюбовник убил, стража его схватила, но убивать сразу не стала, ибо умен был старший гридень, решил все выпытать, кто послал, да почему… Не выдержал пытки убивец, рассказал, что да как было, да как Агнесса его подговаривала. Колдунья, тем временем, сама себя кролевой провозгласила, и подчинились ей люди простые и знатные, как дочери кроля старого. А об Самюэле она еще раньше слух пустила, что сгинул он в краях далеких…
Первым делом велела Агнесса старшего гридня, да всех, кто тайну знал, поубивать втихую. Но поздно было — успели поведать те родным да друзьям, что полюбовник Агнессин под пыткой сказал, да поползли слухи по княжеству всему. Все проклинали колдунью, но ведь другой наследницы не было…
Но не сгинул Самюэль в краях далеких. Только странствовал один-одинешенек, скитался по лесам да пустыням, все чего-то чудного искал. И нашел такого расчудесного не мало, но поведал лишь об одном. Нашел он как-то в землях дальних, пустынных, сосуд диковинный, медный, с горлышком узким да длинным. Пить хотелось Самюэлю, понадеялся, что в сосуде вино али еще какое питие, наклонил он сосуд, да ничего не вылилось. Поболтал в руках — что-то есть внутри. Глядь — надпись на сосуде какая-та диковинная, да от долгих лет вся затерлась. А Самюэля грамоте, латынью называвшейся, учили — стало ему интересно, что там такое? Взял он горсть песка, да — ну, тереть, где написано. Тут повалил из горлышка дым, да вылезло невесть чего с зубами и хвостом. Но на Самюэля не напало, а стоит смирненько, да как раб на витязя смотрит. Стал княжич у чудища выспрашивать — что да как? Оказалось, кто сосуд сей потрет, три раза наказ отдать чудищу может — снести куда вздумается, хоть за тридевять земель… Ну, как первые два желания Самюэль использовал, куда летал, про то не рассказывал. Осталось лишь одно, последнее. Тут и встретил Самюэль гридня отцовского, от Агнессы сбежать ухитрившегося. Тот все и рассказал — и про то, как старого кроля в подземелье посадили, и как Людвига извели, и все прочее. Взмолился гридень — возвращайся, говорит, Самюэль, домой, сядь на отцовский трон, да злую колдунью прогони! Вспыхнул Самюэль, вызвал чудище да велел ему немедля нести во дворец отцовский — самого да гридня, за компанию…
Перенес их крылатый чудик прямо во дворец, в палаты, под самый нос злой колдуньи высадил. Увидела Агнесса брата младшего, да гридня отцова с ним, поняла, что Самюэлю все известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126