Сидит Потык в колоде, ждет, знает, кто за ним явится. Не долго ему ждать пришлось!
И пришла Змея подземная, могучая да страшная. Дернула раз колоду — тут и обручи железные все полопались. Дернула во второй — так тес и сдернула. Изготовился Потык, вскочил на ноги, схватил клещи железные. А Змея в третий раз дернула, да последний ряд белодубовый сдернула, и показались ей Потык с женой мертвой.
Да тут тая змея зрадовалася:
А буду-то я нуньчу сытая,
Сытая змея не голодная
Одно есте тело да мертвое,
Друга жива головка человеческа.
Однако ж рано радовалась Змея — схватил Потык ту змею во клещи железные, да стал бить поганую прутьями железными. Взмолилась Змея, пощады запросила. А богатырь — знай, хлещет поганую что есть сил. Обещалась змея воду живую принести, за три года достать. Не захотел Потык ждать три года, бьет и бьет змею. Пообещала Змея принести воду живую за год.
Нет, — отвечал богатырь, — мне так долго ждать!
Тут прутья железные пообломались. Схватил Потык прутья оловянные, еще больнее хлещет ту Змею без жалости. Взмолилась Змея о пощаде, да пообещала принести воду живую за месяц. Не согласился богатырь и месяца ждать. Бьет и бьет Змею. Та уж и в три дня обещала, но и трех дней не стал ждать Потык. Обломал прутья оловянные, взял медный, и — ну стигать Змею поганую. Гнется прут, не ломается. Обещает Змея принести воду живую за день.
А нет, мне, окаянна, все так долго ждать.
Как бьет-то он змею в одноконечную,
А молится змея тут, поклоняется:
Молодой Михаиле Потык сын Иванович!
Не бей больше змеи, не кровавь меня,
Принесу я ти живу воду в три часу.
Согласился Потык ждать три часа, Змею отпустил, но взял в заклад себе змеенышей. Полетела Змея по подземелью, да принесла воду живую. Взял Потык змееныша, да разорвал его надвое. Потом сложил вместе половинки, да помазал змееныша живой водой. Сросся змееныш. Помазал еще — зашевелился. В третий раз брызнул — ожил змееныш.
Отпустил богатырь Змею, не ранил, не убил… Но прежде заповедь великую с нее взял, что б не ходила больше по подземельям, не ела тел мертвых! Положила Змея заповедь…
А Потык сбрызнул Марью, лебедь белую, живой водой. Раз брызнул — вздрогнула, другой раз брызнул — села Марья, в третий раз брызнул — встала, воды испила, да слово молвила:
— А долго-то я нунечку спала-то.
Улыбнулся Потык, отвечает:
— Кабы не я, так ты ведь век бы спала-то!
Но пора выходить было Потыку. Закричал богатырь, что было сил, да так громко, что услышал тот крик народ наверху. Собрались люди, дивятся, что за чудо да диво такое — мертвый из-под земли кричит.
Приходили Илья с Добрынюшкой, думу думали — верно, братцу их названному совсем душно стало под землей с телом мертвым, задыхается… Взяли богатыри лопаты железные, да разрыли песок, вырыли колоду. И выходили из той колоды Потык с женою, белой лебедью, оба живые и здоровые…
Как тут выходил Михаила из матушки сырой земли,
Скоро он тут с братцами целовалися.
Как начал тут Михайлушка жить да быть,
Тут пошла ведь славушка великая
По всей орды, по всей земли, по всей да селенный…
/От автора. Былина о Михайле Потыке является самой большой из записанных русских былин, и — когда-то — самой популярной в народе. Событий в ней намного больше, чем в коротком пересказе героев моей повести…/
Долго молчали богатыри. Не решался нарушить тишину и Нойдак. Наконец, Рахта нарушил молчание.
— Не хотел я тебе рассказывать, Сухматьюшка, — начал он, — помнишь ту ночь, когда я с Полиной расстаться не мог?
— Помню, — коротко ответил Сухмат, явно предчувствуя недоброе.
— То ли забылся я тогда, то ли видение мне было… А, может, просто заснул, да сон приснился. Думал — простой сон, да видать — пророческий…
— И что ты привиделось? — спросил Сухмат замолчавшего было побратима.
— Вижу — явился ко мне юноше, да такой красивый да пригожий, что и не бывает таких… Сразу я смекнул, что не простой это человек. А он так печально на меня посмотрел и говорит: «Зря ты это меня попросил…». Тут понял я, что это сам Лель мне слово сказать пришел, но не испугался, ведь это — добрый бог, и спрашиваю: «Зря я о Полине просил?». «Зря» — отвечает. «Почему зря? Ведь люблю я ее больше жизни! Иль тебе не под силу помочь мне?» — совсем уж я с ним, как с равным заговорил. «Да, не умею я молнии метать да землю трясти, и всяк иной бог меня силой пересилит… Но дано мне Родом, по слову его, что могу я исполнить просьбу истинного влюбленного, какой бы она ни была. Всего раз для одного любящего сердца могу силу явить, и тут никто надо мной силы не имеет, даже Смерть сама. Ибо любовь род людской продолжает, без нее — погибнет семя, Родом посеянное. И печально мне, что попросил ты — эх, лучше бы ты чего другого возжелал…». «Но почему?» — удивился я. А он не ответил, только снова на меня так печально взглянул, глядь — и уж нет его, как будто бы и не было.
— Так что, ты думаешь, что воскресил Лель Полину твою?
— Эх, кабы воскресил! — вздохнул Рахта, — Ведь не даром он тогда так печалился… Просил ведь я его, глупая голова, не дать уйти Полинушке в мир мертвых, а про то, чтобы воскресить — глупый язык и забыл слово молвить…
— Так она теперь и уйти из мира светлого не может, но и жить — тоже человеком… — Сухмат сбился и замолчал.
Впрочем, слова были сказаны и всем, даже молчавшему, но внимательно слушавшему разговор Нойдаку стало все ясно. Не жизнь, но и не смерть. Тело гниет, а душа в нем, как в клетке. Любящая душа…
Глава 14
— Далеко от Киева мы забрались, глубоко в лес, — рассуждал Сухмат, сидя за крестьянским столом. Стол был не слишком обилен, впрочем — каша да сало, да хлеба ломоть — чего еще надо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126