.. Все новые и новые сочетания находил он. В конце концов запутался и понял, что начал не с того конца. Поразмыслил и решил: каждое слово в предложении заменить цифрой. Дело пошло легче. Он уже насчитал свыше ста разных вариантов, но на этом возможности перестановок не исчерпывались. И каждая из них соответствовала условию.
"Ошалеть можно, - в отчаянии думал Казик. И поражался: - Ведь это же только одно предложение, всего пять слов..."
Он понимал, вернее догадывался, что тут есть какая-то закономерность, найдя которую, решить задачу совсем не трудно. Но какая?
Казик настойчиво искал ответ. Злился, перечеркивал все и снова начинал сначала. Иногда ему казалось, что молчаливые столбцы попросту издеваются над ним, смеются над его тупостью... Тогда он бросал на стол ручку, подпирал лоб руками, сжатыми в кулаки, и долго сидел над тетрадкой, уставившись в исчерканные страницы.
- Хватит уже тебе крюком сидеть, - сказала мама. - Придет папа поможет разобраться. Что у тебя еще не приготовлено?
- Только эта задача.
- Иди, иди на улицу, освежись.
Казик не ответил. Откинулся на спинку стула, потянулся - даже в плечах хрустнуло, и только теперь почувствовал, что по ногам тянет холодком.
Рядом с письменным столом перед приоткрытыми на балкон дверями то упруго надувалась, то медленно колыхалась, спадая чуть ли не до самого пола, широкая гардина. Колыхнет ее ветром - и на стене зашевелится узорчатое отражение: то сверкнет букетом роз, то вспыхнет чудесной цветистостью, то вдруг потемнеет и угаснет.
За окном кучерявятся редкие облачка, густеют и медленно плывут на город.
Только на западе край небосвода чистый и голубой, как нарисованный.
Там по еще не остывшей, белой клубящейся далекой дорожке - следу реактивного самолета - медленно катится тяжелое, по-осеннему холодное светило. Солнце не слепит: можно смотреть на желтоватый диск, не жмуря глаз. Нехотя расстается с летом, легонько задевая желтизной зеленые шапки деревьев, пробуждает дрожащий, еще совсем прозрачный туман, что прячется у самой линии горизонта.
Тишина в комнате дышит какой-то непонятной печалью. Даже шума улицы отсюда почти не слышно. Не слышно людского говора... Только вдруг - щелк! и "гу-гу-гу" - загудит на кухне неутомимый труженик холодильник. Неторопливо пропоет вполголоса свою незатейливую песенку, затем, удовлетворенный, утихнет, будто также, как и Казик, прислушивается.
А то водопроводная труба подаст голос: застрекочет луговым кузнечиком или тоненько пропищит комариком. И нельзя понять - на кухне это или в ванне. А может, и совсем не у них в квартире - у соседей?
Молчит в коридоре звонок: нету Шурки.
"И куда он запропастился? - думает Казик. - Уже давно должен был прийти".
И вдруг тишину комнаты нарушают какие-то новые непонятные звуки. Они напоминают не то электрический звонок, который заливисто звенит, не то стрекот шестеренок неисправных часов, когда их пробуешь завести. Казик вертит головой: не залетел ли со двора шмель?
- Стой! - внезапно послышался с балкона резкий, требовательный приказ.
От неожиданности Казик вздрогнул: уж очень знакомый голос! Вскочил на ноги, бросился к балконной двери.
- Стой! - снова словно ударил в грудь тот же голос.
Потом послышался громкий хлопок в ладоши, и все стихло.
Не выходя из комнаты, Казик осторожно высунул голову на балкон. Пусто. Посмотрел направо - никого нет, налево - тоже.
"Что за чушь?" - он подошел к холодной металлической решетке балкона, оперся на нее руками и наклонился, глядя вниз. И в тот же момент его окликнул знакомый голос:
- Значит, и ты здесь живешь?
Казик мгновенно повернулся и увидел в раскрытых дверях соседнего балкона Вадима Ивановича, с которым впервые встретился на озере. Оказывается, они - соседи.
- Здравствуйте, - немного смущенно поздоровался Казик.
- Здравствуй, - улыбнулся Вадим Иванович и тоже вышел на балкон.
Несмотря на осеннюю прохладу, он был в майке и трусах, в тапочках на босу ногу. В одной руке он держал электрический паяльник. Как видно, только что включил его. Он нагнулся над табуреткой, на которой лежали какие-то жестянки, мотки медной проволоки, начал что-то припаивать. Казик с любопытством следил за его работой. Широкоплечая фигура Вадима Ивановича на фоне неба вырисовывалась четко и красиво.
- Это вы звали? - наконец спросил Казик.
- Кого звал? - с недоумением взглянул на него сосед. Немного помолчал, как будто что-то обдумывая. Потом глаза его весело заблестели. - А-а!.. Вот ты о чем! Это я черепаху свою дрессирую, - и он кивнул на середину балкона.
Только теперь Казик разглядел рядом с табуреткой какую-то странную металлическую штуковину, освещенную солнцем. На черепаху она была мало похожа: ни головы у нее, ни ног. Ребристый выпуклый панцирь, сделанный из жести, напоминает скорей солдатскую каску. Спереди загадочно блестит стеклянный глаз в медной оправе.
- Шутите, - не поверил Казик.
- Насчет чего?
- Дрессировки.
- Ну, если говорить более конкретно, вырабатываю соответствующий рефлекс. Вот сейчас увидишь.
Вадим Иванович положил паяльник на табуретку. Повертел перед глазами какую-то мелкую деталь, величиной с ириску. Дунул на нее и еще раз осмотрел на свет, осторожно держа пальцами. Затем удовлетворенно сказал:
- Кажется, прихватил.
Он наклонился над черепахой, приподнял панцирь и ловко воткнул куда-то под ним эту деталь. Казик внимательно следил за движениями Вадима Ивановича.
"Интересно, при чем здесь дрессировка, условный рефлекс?" - раздумывал Казик. Наконец сосед нажал какую-то кнопку на панцире черепахи и, широко расставив ноги, осторожно опустил ее на цементную плиту балкона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45