Она опять провалилась в гнетущее одиночество. Она несколько раз приезжала в Горенку, обыскала все углы присутственного места, но ничего не обнаружила. В ящике стола она нашла свою фотографию тридцатилетней давности и очень растрогалась. Правда, в этом же ящике хранилась и фотография помолодевшей Гапки в купальнике и без головы, которую Василий Петрович спер у паспортистки и которой иногда любовался для поднятия тонуса, но Галочка по доброте душевной не обратила внимания на эту шалость.
– А мы знаем, где твой! Знаем! – нудили из норы соседки. – Принеси нам торт – скажем.
Бедная Галочка сбегала в сельпо за тортом, но как только тот был передан в нору, контакт с подлыми крысами прекратился и Галочка так и не поняла, знают ли они что-то про исчезновение Василия Петровича или нет. Она даже пообещала им по торту в день на протяжении года, но те промолчали, потому что боялись мести ведьм.
А Голова кричал немым криком, что он тут, перед ней, но Галочка его не слышала, словно оглохла. И только одна молоденькая соседка, совсем девочка, из доброхотства намекнула ей, что дело в столе.
И Галочка решила увезти стол с собой на память о своем беспокойном супруге. Но вмешался Тоскливец, доказывавший, что увозить стол никак нельзя, потому как он казенный. Правда, некоторое количество крупных купюр несколько поколебали его уверенность, и он стал с меньшим жаром говорить о невозможности перевозки стола в город, но Галочке пришлось расстаться с основательной сумой, прежде чем писарь перестал встревоженно кудахтать и разрешил вынести стол.
И тут-то начались для Василия Петровича мучения – оказалось, что когда бьют стол, то ему очень больно, видать, подлые ведьмы специально так придумали, чтобы над ним поизмываться. А стол по дороге в город били бесконечное множество раз, и Голова поклялся страшной клятвой, что если к нему возвратится человеческий облик, то он обязательно рассчитается с ведьмами по полной программе. С ведьмами, присутствовавшими при его выносе из присутственного места и проводившими его словами: «Четвероногий ты наш». Мысленно он пожелал им, чтоб сквозняк всегда выдувал у них из домов остатки денег. А потом в мозгу у него открылся шлюз вдохновения и всю дорогу до Киева его подсознание выплескивало такой монолог на тему ведьм, что будь он озвучен, вся дорога была бы покрыта в семь слоев чем-то весьма неудобоваримым.
Но на этом его мучения не закончились, потому что Галочка, чтобы быть поближе к своему дружку хотя бы в воспоминаниях, завела привычку завтракать и обедать на столе. И вот тут-то началась настоящая пытка, ибо Голова не ел уже несколько дней и запах еды вызывал у него спазмы по всему телу, если можно назвать телом внутренности стола. И он вдыхал запах копченой курочки, вкусного сыра с соблазнительными овальными дырками, жаркого с черносливом, борща и опять борща, причем с чесноком. Еда доводила его до слез. И слезы он проливал в таком количестве, что стол их уже не вмещал, и возле ножек стали натекать соленые озерца. Поначалу Галочка не поняла, откуда они берутся, и просто их вытирала. Но они появлялись вновь и вновь, и стол к тому же стал как бы усыхать, то есть худеть, и все кончилось тем, что Галочка попробовала эту жидкость на вкус и догадалась, что это слезы. Горькие слезы. И сообразила, что ее Васечка в аккурат перед ней и что нечистая сила превратила его в стол. И новость эта, такая же, как ее одинокая в прошлом жизнь, совершенно сломила ее, и она разрыдалась, что совсем не шло владелице процветающей фирмы. Но ведь процветала скорее фирма, чем владелица, лишившаяся хотя и беспокойного, но в общем-то преданного и почти верного друга. И стол омылся ее слезами, и слезы их соединились, и произошло чудо – то ли жалость ее спасла его, то ли заклятие ведьм утратило свою силу, но Василий Петрович восстал, как феникс из пепла, правда, худой и озлобленный, и с его растрескавшихся уст срывались теперь только ругательства, словно другие слова, бытующие в нашем южном и певучем языке, ему известны не были. И Галочка, увидев его, такого щетинистого, худого, на негнущихся ногах и с ужасным радикулитом, бросилась его обнимать-целовать, и накормила вкуснейшим ужином, и уложила в чистейшую постель, и Василий Петрович в очередной раз подивился, как это его угораздило жениться на Гапке. И решил, что всему виной ее внешность, которая, как у растения-хищника, приманивает наивное насекомое, рассчитывающее перекусить. И он уснул возле Галочки, как дите на руках у мамаши. И сон его был спокоен и долог, и даже кошмары, которые он по обыкновению смотрел, его не пугали, потому что самым большим кошмаром была его жизнь.
А утром он встал с твердым намерением отомстить ведьмам и забрать у Тоскливца деньги, которые Галочка заплатила за стол. И горя жаждой мщения, он, невзирая на Галочкины увещевания, бросился в Горенку и по дороге то и дело подгонял Нарцисса, который тащился, как телега, и на каждую просьбу ехать быстрее отвечал занудливой лекцией на тему правил дорожного движения. Но вот и присутственное место. Дверь не скрипнула, вероятно, потому, что ее смазали. Василий Петрович заглянул в кабинет – за столом, наскоро сколоченном из плохо отесанных досок, сидел Тоскливец и что-то читал. Возле его левого локтя дымился стакан крепчайшего чая в дешевом подстаканнике. При входе в кабинет на стуле примостилась Клара, бдившая, чтобы в кабинете из-за чрезмерного старания секретарши в очередной раз не случился первородный грех. Но беспокоилась она зря, потому что кайф Тоскливцу все равно испортила бы соседка, которая, как любая женщина, даже если она крыса, совершенно не переносила конкуренции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63