Но Хома тогда списывал это на то, что она была русалкой.
И так продолжалось до тех пор, пока как-то ночью Хоме не приснилась Наталочка – та плакала, и требовала от него объяснений, и обвиняла его в том, что он ее забыл. И проливала горючие слезы из-за его, Хомы, неблагодарности и непостоянства.
«Наталочка! – вскричал опять же Хома. – Как ты только могла подумать, что я забыл тебя? Как я могу забыть тебя, если ты живешь в моем сердце, если в каждом вдохе мне чудится аромат твоих духов, если в каждом порыве ветра мне чудится твой нежный голос? Но не пускают меня к тебе, выгоняют…»
Ох как разозлилась Наталочка, когда это услышала. И нескольких часов не прошло с тех пор, как она во сне навестила своего Хому, как возле его дома пронзительно завизжали тормоза и лоснящаяся, словно смазанная сливочным маслом, машина привезла усатого господина. Он, правда, был не во фраке, а в пиджаке и принялся извиняться и оправдываться, и попросил дать ему паспорт, в который он тут же приклеил зеленую бумажку и поставил печать. И с поклоном отдал его Хоме, и сообщил тому, что его визит в королевство – большая честь для всех его подданных. И отбыл в город на длинной черной машине, на которой развивался флаг с тремя золотыми коронами.
И в тот же день Хома убыл за море. Он сошел на берег в огромном портовом городе, от которого до заветной Упсалы было еще далеко, как до луны. И он, за отсутствием средств, добирался до Упсалы автостопом. Подрабатывал по дороге чем придется. Но уже через неделю оказался он в городке, где и вправду жили, как ему показалось, одни студенты. И стал искать Наталочку. Да как ее найдешь? Только бросится за какой-нибудь девушкой с гладкими золотыми волосами, как окажется, что это вовсе и не Наталочка, а какая-нибудь насмешница, которая давай смеяться над ним, как над клоуном, – никто его не ругал, ибо Хома, как мы уже говорили, был парень видный, хотя и исхудал от переживаний и нехитрая его одежонка в дороге порядком поистрепалась. Некоторые из них даже предлагали ему познакомиться, но он избегал девушек, как огня, и все искал свою Наталочку и надеялся, что та навестит его во сне и расскажет ему, где ее найти. Но дни шли за днями, уже и белый саван снегаj прочно улегся вокруг Упсалы, а Наталочки все не было. И устроился Хома работать в булочную, и наловчился выпекать большие ароматные хлеба да и по-шведски научился лопотать, ибо оказалось, что судьба занесла его в Швецию. А дочь булочника, сама как сдобная булка, положила глаз на Хому и ну того охмурять. То погладит, то поцелует, а то в комнату свою позовет и начнет перед ним красоваться в чем мать родила, прикрываясь разве что фиговым листком. А Ингрид, так ее звали, и вправду была собой недурна и была в общем-то девушкой доброй и ласковой. И только когда видела Хому, то кровь, видать, начинала бурлить в ее северном теле и она прямо с ума сходила, так ей хотелось выйти замуж за заезжего казака. Но кто может ее за это упрекнуть? Да и старый булочник уже стал поглядывать на статного и расторопного работника своего как на зятя и даже обещал справить тому бумаги, ибо виза его давно уже закончилась. Но Хома все держался, держался, как крепость, в которой давно уже закончилась вода и припасы и которая держится скорее верой, чем силой. А Ингрид что-то поняла и стала дуться на Хому, которого ей не удалось обольстить. То посмотрит на него грозно, а то приласкается, как котенок. И только просит ее поцеловать. Только поцеловать. Но Хома наш знал, что стоит ему исполнить ее желание, и любовный туман отравит его и он забудет свою Наталочку и то, для чего он приехал в эту страну. И так было ему горько и обидно, что он часами бродил по городу, якобы в поисках Наталочки, а на самом деле от отчаяния и даже не замечал, как по пятам за ним следуют два хорошо откормленных господинчика в штатском. А господинчикам-то было приказано кем-то из дворца вышвырнуть его из королевства, но только тихо, чтобы Наталочка не узнала, но те все не могли улучить подходящий момент. А тут накатилось Рождество, и в витринах виднелись только елочные игрушки, и молодежь швыряла друг в друга снежками.
Однажды ночью Хоме приснилось, что он спит в постели возле дочки булочника, Ингрид. Он в ужасе проснулся, и оказалось, что она и вправду находится возле него, но только не лежит, а сидит в ночной сорочке и гладит его по голове, как ребенка, и нежно целует его, и плачет, и говорит, что его любит. И что они будут жить весело и беспечно, и тятенька подарит им не только булочную, но и кондитерский цех, и она родит ему множество красивых, светловолосых девочек с голубыми глазами – таких, как она сама, и рыжих, крепких мальчишек – таких, как он. Но только условие ему поставила такое – ответ до полудня, а то из дому вон.
– Душу ты мне измучил, – говорит. – У меня вон сколько женихов было, всех разогнала, одного тебя люблю, а ты, когда на меня смотришь, в глазах у тебя черный лед. Ну что ты за человек? Неужели я не мила тебе?
– Да нет, Ингридушка! – вскричал наш Хома. – Ты, как сестра мне, как мать, ну как же ты не понимаешь, что сердце мое навек отдано другой девушке. Я люблю тебя… как сестру.
А у той от его признания слезы градом. И кто это говорит, что шведы – это северный, холодный как лед народ? И давай к нему прижиматься-обниматься. Сестра, да не та. А Хома ведь парень молодой, кровь вскипела у него в жилах, как пунш, и он уже было подумал: «Наталочка, потому что она принцесса, видно, и знать меня не хочет. Для чего ей какой-то подмастерье? Упущу Ингрид, и счастья мне тогда не видать… За что я ее обижаю, если она меня любит такого, каким я есть?». И поцеловал он Ингрид в губы, а та – его, и мир вокруг них на мгновение перестал существовать, но тут в голове у Хомы зазвучал укоризненный голос Наталочки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63