А кот стал хихикать и спорить, но наконец, пыжась от собственной важности и мудрости, поведал Голове, что соседи не выносят бреда, хотя сами и являются таковым. И что достаточно процитировать им что-нибудь из учебника по научному коммунизму, как у них начнутся спазмы в голове и по всему телу и они навсегда покинут село. Трудно было сказать, лгал кот или нет, но усталый Голова надел пиджак и перед Васькой предстал Мефодий.
– Ага, подлый гном, – вскричал Васька, но тут же из привидения превратился в кота и больше уже ничего не мог сказать.
А Голова от усталости уронил клетку, и она открылась, и вороватый Мефодий, как заяц, бросился в кусты, не забывая, впрочем, отпускать проклятия в адрес ненавистного ему Головы. И тут же подкатил «мерс», и Галочка застукала его с котом, который радостно терся о его ногу и требовал еды. И Галочка великодушно пустила их обоих в машину, и их поездку домой омрачало только перекошенное от ненависти лицо Нарцисса, который, как всегда, мечтал о том, что займет место Головы и уже не будет крутить баранку. И получит доступ к хозяйке и холодильнику. А супружнице напишет трогательное письмо, но новый свой адрес не укажет. И из принципа не подпишется. Но это были мечты, а суровая реальность в виде дебошира и потаскуна дышала ему в затылок, да еще по салону растекался запашок от серого, никому не нужного кота.
«Я же лучше, – думал Нарцисс. – У меня и кота нету». Но мысли его никто не слышал.
Выходные Василий Петрович провел в постели с тяжелой мигренью и температурой, но в понедельник, в промозглый, туманный, серый, как вся наша жизнь, понедельник, он уже в восемь утра под чертыханья и причитания Нарцисса, проснувшегося, как он утверждал, ни свет ни заря, чтобы отвести «тушу» на место службы, снял с сельсовета тяжелый навесной замок, охранявший теперь соседок от того, что окружало присутственное место. А в сельсовете было гадко – приторные, неприятные запахи пропитали все комнаты, бумаги были раскиданы по полу, словно от сквозняка, но на самом деле без труда можно было понять, что это соседки развлекались от скуки – читали, наверное, друг другу указания начальства и визгливо хохотали, хотя вряд ли в них можно было найти что-либо смешное. Разве может, например, рассмешить указание усилить бдительность по случаю встречи Нового года? Или пожелание повысить уровень вежливости при работе с заявителями? Куда ее повышать, если персонал, если под ним понимать Тоскливца, и так извивается перед ними, по известным причинам, как змей на сковородке?
В норе, заделать которую было совершенно невозможно – она непрерывно увеличивалась и грозила превратить в «нору» все помещение, – зашевелились.
– Начальник пришел! Пузан! – раздался доброжелательный девичий голосок, и в норе показалось хорошенькое личико, которое строило глазки и нежно улыбалось, словно соседка и в самом деле обрадовалась приходу Василия Петровича.
«А ведь не дурна! – подумал Василий Петрович. – Ученые когда-нибудь узнают, откуда они появляются».
– Не узнают, – ответила соседка, прочитав его мысли. – Слабо им.
– Я с тобой, прелестница, попрощаться хочу, – сказал Голова. – Навсегда.
– А я не собираюсь…
Но тут Василий Петрович сообщил ей:
– Коммунизм – это советская власть…
Соседка схватилась за виски и застонала:
– Ни слова, больше ни слова, прошу вас, я вам сделаю все, что вы зах…
Но тут Василий Петрович припомнил, как он, ни в чем не повинный, растирал себе до крови пемзой коленки и закончил:
– …плюс электрификация всей страны!
Соседка с визгом ретировалась в нору и притаилась там. Более того, из норы стали вылетать, скажем так, предметы женского туалета. Для того чтобы ввести начальника в искус и соблазн и сбить с мысли. Но он, настрадавшийся от разнообразной нечисти, на которую так богаты здешние места, подошел к черной пробоине норы и громко и внятно, хотя и ласково, провещал:
– Советский цирк циркее всех цирков!
В норе раздался хлопок, как будто открыли шампанское, и наступила тишина, как на поле битвы, когда кипевший на нем бой окончательно прекратился и ветер поглаживает траву, примятую ядрами и телами павших воинов. Но тут дверь со скрипом раскрылась и появился Тоскливец, решивший, что он конфискует стул у паспортистки, и потому явившийся раньше времени. Увидев Василия Петровича, стоявшего возле норы рядом с кучкой женского белья, Тоскливец расплылся в улыбке и вежливо осведомился:
– С утра развлекаетесь, Василий Петрович? Значит, этот день уже прожит не напрасно.
И Тоскливец понимающе захихикал.
– Я нашел способ от соседок, – величественно ответил недоумку Голова.
– В «Камасутре?» – парировал подчиненный, который наконец припомнил, как называется его единственная книга.
– Да у тебя одни глупости в голове! В присутственном месте соседок больше нет. Вот как!
– Да ну!
Тоскливец деловито подошел к норе, встал на четвереньки и осторожно в нее заглянул. Среди кучи хлама лежало его кресло, которое он по случаю стибрил возле Житнего рынка. Но соседок и вправду не было. Но Тоскливца эта новость не привела в состоянии эйфории – во-первых, Голову не уволят, а во-вторых, никто его больше не будет соблазнять и предлагать всякие глупости, на которые, разумеется, соглашаться нельзя, но все равно… А кому он так интересен? Кларе? У которой в голове нет ничего, кроме дурацкой справки, и которая срослась с поясом, как черепаха с панцирем? И Тоскливец, по своему обыкновению, затоскливел.
– Ты что не рад? – удивился Голова. – Они же теперь не будут тебя отвлекать.
Но на мрачном лице подчиненного даже самый заядлый оптимист не обнаружил бы следов радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63