Его необычная реакция заставила меня насторожиться. Дети, хотя и приближались к нему, поскольку «полицейские» постепенно настигали «воров», не обращали на него никакого внимания. Как вдруг, толстый мальчик, который в этот момент облизывал огромное мороженое и одновременно стрелял из водяного пистолета, увидел бродягу и, рассмеявшись, громко заорал, – это было нечто среднее между воплем дикаря и военным кличем, который заставил меня вскочить, как на пружинах. Когда остальные дети посмотрели туда, куда с победным видом показывал им мальчишка, они тут же забыли свое игрушечное противостояние и бросились бегом к бродяге, который старался исчезнуть, как можно быстрее. Но было поздно. Он не мог убежать от них, и они это знали. Они даже сбавили ход, будто хотели оттянуть удовольствие – дать ему фору, а потом окружить. Когда он увидел, что его окружают какие-то взъерошенные создания, которые вопили, как безумные, спокойствие изменило ему – он совершенно растерялся. Он хотел выйти из круга, но не знал, как это сделать. Я думаю, он толком даже не понимал, что происходит, но по тому, как он испугался при виде мальчишек, и по его заученным, почти привычным движениям, можно было предположить, что такое случается не впервые. Те, у кого были водяные пистолеты, наставили их на него; остальные дергали его за полы пиджака и толкали, пытаясь повалить на землю. Он был растерян и напуган, словно бык, в которого втыкают бандерильи, но у него не было бычьей силы, чтобы попытаться защититься. Мальчишки кричали от восторга, радуясь этой неравной борьбе, и жестокость их также не знала удержу, как не знало удержу их веселье в тот день, праздничный для них день с подарками, день первого причастия для толстого мальчика и мальчика в матроске. И тут бродяга, пытаясь вырваться из круга, ударил вожака компании. Он сделал это не намеренно, им руководило только отчаяние, но этого оказалось достаточно, чтобы у мальчишки разом слетели с носа очки, а мороженое растеклось по адмиральскому костюмчику. Стало тихо. Бродяга стоял спокойно, видимо, считая, что этого достаточно для того, чтобы они его больше не трогали, но по его прерывистому дыханию и затравленному взгляду было очевидно, что у него больше нет сил терпеть издевательства. Мальчишки отошли на несколько метров и заняли выжидательную позицию, глядя на толстяка. Ухо у того напоминало спелый красный перец. Кроме всего прочего, он наверняка разозлился: за испачканный костюм его ожидала хорошая трепка, не говоря уже о том, что его выставили перед остальными на посмешище. Первый вопрос мог подождать, но второй надо было решать немедленно. Он поднял очки с земли; он тяжело дышал и с такой силой стиснул губы, что они казались пятном молочных сливок на покрасневшем лице. Он сунул руку в карман куртки и вынул оттуда, видимо, один из своих сегодняшних подарков – красивую авторучку цвета черного дерева. Он подошел к бродяге и в одну секунду, сняв колпачок, вонзил перо ему в икру; тот скорчился и вскрикнул так пронзительно, словно смертельно раненая крыса. Его крик разрядил напряжение и мальчишки, стоявшие неподвижно, будто их разбил паралич, испугались и бросились наутек. Все, кроме толстяка. Он посмотрел вслед остальным, и на какой-то момент показалось, что он побежит за ними вдогонку, но сделать это ему помешало то удовольствие, которое он испытывал, глядя на побежденного противника, а тот стоял на коленях, обхватив ногу обеими руками. Мальчишка подошел к нему. Я подумал, может, он хочет ему помочь, но он, поравнявшись с бродягой, оглянулся по сторонам, желая убедиться, что его приятели смотрят на него, и, в новом приступе ярости, ткнул бродягу пером в спину; крик боли, последовавший за этим, доставил мальчишке истинное наслаждение, – он даже причмокивал губами, будто ел самое вкусное мороженое на свете, а если этот крик его и испугал, то не настолько, чтобы отказать себе в удовольствии проявить жестокость, причинив зло другому человеку. Затем мальчишка не спеша удалился, оглядываясь через каждые два-три шага, а потом побежал догонять своих приятелей, зажав в руке авторучку, которую только что превратил в орудие насилия, какого, казалось, от него нельзя было ожидать.Я подошел к бродяге и помог ему подняться. Поначалу он испугался, наверное, решил, что у меня тоже недобрые намерения, но, убедившись, что я не собираюсь причинить ему зло, успокоился. Он, конечно, меня не узнал. Я же, наоборот, увидев его так близко, мог убедиться, что никакого улучшения с тех времен, когда он был в приюте, не произошло, кроме, разве что, некоторых изменений второстепенного порядка, вызванных необходимостью выживать, да прошедшими годами, превратившими его в старика.Мы подошли к фонтану, в парке их было много. Я смочил свой носовой платок и приложил ему ко лбу и к затылку. И тут я вспомнил, как почти то же самое сделал в тот день, когда подобрал его в придорожной канаве: я тогда впервые дотронулся до него.Я видел, что бродяга почти совсем успокоился, и спрашивал себя, что он будет делать дальше, как вдруг мое внимание привлекла сцена, происходившая примерно в сотне метров от нас, за одним из столиков открытого кафе. Участниками были толстый мальчишка и группа нарядно одетых взрослых, в том числе и мужчина в военной форме. Я не слышал, о чем они говорили, но это и так не трудно было понять. Взрослые окружали ребенка; после стычки с бродягой тот присоединился к ним и выдал свою версию произошедшего, в первую очередь, по-видимому, своим родителям – лысому, пузатому мужчине среднего возраста и толстой женщине; еще какой-то господин, помоложе, второпях отделился от группы, и присел на корточки перед мальчишкой, который плакал навзрыд, демонстрируя всем перепачканную куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34