– Как вы думаете, он не берет за это денег? Добродетель уничтожается налогом, так говорят. Конечно, она может позволить себе заплатить. О, Господи, Джулия докатилась!– Вы в хорошей форме сегодня, – пробормотал Раннальдини, заметив, что Джорджия отвлеклась, пытаясь понять, о чем Гай говорит.– Алло, Сабина, – доносился его голос. – Вы вчера у Редли выиграли?Вернулся он совершенно разъяренным:– Сабина поймала Флору в конце семестра на трех проступках: выпивка в кабаке, курение в церкви – в церкви! – и пребывание в полуобнаженном виде сегодня днем за жнейкой, надо полагать, вместе с вашим сыном, Раннальдини.– «После меня хоть мужик», – с завистью сказал Раннальдини.– Черт, подумаешь, несколько сигарет, полбутылки «Санкерр» да и в сене повалялись, – проговорила Джорджия, которой все представлялось только забавным. – В конце концов, она связалась не с самым плохим парнем.Она стукнула своим бокалом о бокал Раннальдини.– Вольфи тоже поймали?– Очевидно, нет. И потом его курящим и выпивающим не заставали, к тому же он играет завтра под одиннадцатым номером с «Мальборо» и получил две оценки «отлично». Не следовало попадаться Флоре, – укоризненно произнес Гай.– Вот ты так всегда, – сказала Джорджия со злостью.– Я все правильно делаю, – в свою очередь огрызнулся Гай.Раннальдини был в восторге. Наконец-то появился шанс заполучить Флору в то время, когда Вольфи и Наташа будут подвергнуты наказанию.– И еще Сабина говорит, что через десять дней у Флоры экзамен по пению, – сообщил Гай и сделал такой большой глоток «Пимма», что огурец и яблоко из стакана выпали ему на лицо. – Я лучше ее заберу.«А заодно заедет по дороге к Джулии», – в отчаянии подумала Джорджия. Но делать это стервозное замечание вслух не стоило.– Пусть Флора приезжает ко мне, – заявил Раннальдини. – Я посмотрю, что за песни, и немного ее поднатаскаю.Возвращаясь через два дня с телезаписи из удушающе жаркой лондонской студии, Раннальдини угодил под ливень. На белом полу лежал огромный паук. Через секунду Раннальдини убил его струей кипящей воды. В почти невыносимом сексуальном возбуждении он долго выбирал, что надеть, затем, желая подчеркнуть загар и широкие плечи, остановился на рубашке из зеленого шелка в складку. Он приглаживал волосы до тех пор, пока они не стали блестеть, поправил топорщившиеся брови и, спрыснув себя «Маэстро», спустился в летнюю гостиную.Радостная обстановка в ней, создаваемая желтыми занавесками и бело-голубой мебелью, нарушалась охотничьей сценой, на которой львы и медведи отбивались от собак и людей с копьями.Раннальдини только включил Уимблдон и «Десятую» Шостаковича в своем великолепном исполнении, как влетела Флора, сердитая как никогда.– О, Господи, не для того же я проделала весь этот путь, чтобы таращиться на Беккера. У него такие же белые ресницы, как и у папочки. А почему вы все время слушаете собственные записи? Уж не дирижируете ли вы часами перед зеркалом?И Раннальдини стерпел даже эту наглость.– Мне предстоит сыграть то же на следующей неделе в Нью-Йорке. Вот я и слушаю, чтобы не повториться. Шостакович написал эту музыку, чтобы вдохновить русских на сражение с немцами.– Хоть вы только наполовину немец, музыка, вдохновляющая на битву с вашей нацией, мне не нужна, – грубо сказала Флора.Ошеломленный такой резкостью, Раннальдини подал ей стакан «Крага».Солнце, дарящее всем загар, на вздернутом носу Флоры оставило лишь несколько веснушек. Она не красилась, но волосы, во всяком случае, помыла. Легкая голубая юбка была искромсана по подолу цепью велосипеда. Черная рубашка Вольфи завязана под грудью.– Тебе идет черное.– Особенно к угрям. Где Китти?– У матери.– Тогда ухожу, – сердито объявила Флора. – Без дуэньи я здесь не останусь.– Ну не глупи.Взяв бутылку «Крага», Раннальдини пригласил ее на располагавшуюся несколькими ступенями ниже террасу, с которой во всем великолепии был виден сад «Валгаллы».Разбрызгивающие установки развесили над лужайками лучи радуги. Старые пастельные розы, красно-бурая жимолость, изысканные лилии, одиночные и двойные филадельфусы, распустившиеся бледно-желтые лимоны, казалось, волнами распространяют сладчайший запах по долине. Вдоль травянистого бордюра, как наряженные женщины, толпились флоксы, маргаритки, наперстянки, желтый львиный зев и нежно-голубые кафедральные шпили дельфиниумов. Чистый свет с неба высвечивал каждый цвет, а запахи усиливались жарким воздухом.Ни Раннальдини, ни Флора не говорили, наблюдая за коровами, слушая блеяние овец и ржание лошадей, доведенных мухами до изнеможения. Красный трактор развозил сено. Ласточки ловили насекомых.– Гроза собирается, – наконец произнесла Флора. – У мамы ужасно болит голова.– А может, она просто не хочет спать с твоим отцом. Раннальдини вспомнил о голосе Флоры:– Ты не хочешь для меня спеть?– Нет.На внутреннем листе «Магнита и Маслобойки» она написала: Флора Сеймур, шестой класс.– Прекрасное хореическое имя – Флора.– Вам бы понравилось то, что выкрикивают мужики в супермаркете? А если вспомнить «Интерфлору», можно представить, как ребята из «Багли-холла» забавляются.Черные тучи постепенно закрывали солнце. Сказав, что ему пора выгуливать собак, Раннальдини повел Флору в сад, словно специально созданный для любви.Несмотря на засуху, по узким оврагам продолжали струиться ручьи. На полянках занимали стратегические позиции обнаженные статуи. Крошечная беседка здесь, белая скамья, приманка бездельников, там.На ходу он взмахом руки охватил скульптурную группу резвящихся нимф.– Как в нудистской колонии, – проворчала Флора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110