И на работе так вдруг стало все хорошо, и наши с ней отношения очень улучшились в последнее время.Не было смысла напоминать ему, что он всего двадцать четыре часа назад вернулся с Ближнего Востока.— Рики просто вышвырнет меня, и Памела сделает то же самое. Я понимаю, что тебе это покажется вздором, но я действительно хочу ребенка. У тебя много богатых друзей.— А что же Гарэт? — спросила я. — Он тебе поможет.— Я только-только наладил с ним отношения, — сказал он капризно.— Если ты уступишь Гвидо на этот раз, он еще больше потребует от тебя через неделю или две.— Если я только получу передышку, — сказал Ксандр, — я придумаю, как разделаться с ним. Мне просто нужно время. Ради Бога, Октавия, — сказал он, ставшим высоким, почти женским голосом. — Я столько раз выручал тебя раньше.Это была правда.— Хорошо. Я достану тебе денег, — сказала я.— Как?— У меня есть знакомый, который предлагал мне полторы тысячи фунтов за работу фотомоделью, — сказала я. — Я думаю, что смогу заставить его поднять сумму до двух тысяч.
Как только Ксандр ушел, я спустилась в телефон-автомат и набрала номер Андреаса.— Алло, — произнес сиплый масленый голос с иностранным акцентом.— Андреас, — сказала я. — Это Октавия.Воцарилась пауза.— Октавия Бреннан.— Я понял, — сказал он. — Сейчас только сделаю потише. Я ждал твоего звонка.— Ждал? — резко спросила я. — Что ты имеешь в виду?— До меня дошли слухи о том, что для тебя наступили не лучшие времена, и ты оставила свою квартиру. Отличное было место, твоя квартира. Итак, чем могу быть тебе полезен?Я судорожно сглотнула.— Ты помнишь, что ты мне говорил по поводу снимков с моим участием для «Гедониста»?— Конечно, помню.Он не мог скрыть торжества в своем голосе.— Ты говорил о сумме в полторы тысячи фунтов, — сказала я.— Наверное, я был не в своем уме.— А как насчет двух тысяч?— Инфляция ударила по всем, детка.— Не совсем так. Ваш тираж растет, я прочла об этом в «Кампейн» на этой неделе.— Ну, если ты согласишься на… ужин и так далее, я могу подумать об этом.Он ждал. Я почти ощущала, что он, как огромная змея, извивается в предвкушении. Какое все это имело теперь значение? Насколько я понимала, с Гарэтом было кончено. Остальное неважно.— Хорошо, — сказала я. — Не возражаю. Но могу я получить завтра же наличными?— Мы жадные, правда? Надеюсь, с тобой ничего не случилось, Октавия. На тебя не похоже, чтобы ты торговалась. «Не хочешь — как хочешь». Вот какой девиз был у тебя всегда. И другой ты бы мне не понравилась. Это заставляет меня думать, что на свете нет ничего постоянного.— Мне нужно заработать, — сказала я.— Хорошо. — Он перешел на деловой тон. — Сейчас в Лондоне находится Кай Марковитц. Я приглашу его завтра на целый день. Приходи к двум.Я с ужасом поняла, что не попадаю на презентацию, но достать для Ксандра деньги сейчас важнее всего.— Хорошо, — сказала я.Он назвал мне адрес и мягко добавил:— И не надевай ничего тугого, чтобы на тебе не было никаких отметин. До завтра, дорогая. Ты не пожалеешь, я обещаю.После этого я отправилась на свою работу в ресторан.Вернувшись домой, я вымыла голову и предприняла жалкую попытку привести свое тело в порядок. Потом в течение нескольких часов писала и рвала письма к Джеки, в которых пыталась все объяснить. Но и окончательный результат меня не удовлетворял. Я была в таком жутком состоянии, что с трудом связывала слова, не говоря уже о предложениях, и как бы я не оправдывалась, ничто не могло изменить того факта, что я его подвела.На постели лежал и дремал Манки. Его распорядок был нарушен. Он без конца зевал, пискливо повизгивая. Я не стала ложиться. Было слишком жарко, чтобы уснуть, а, если бы я и уснула, то, проснувшись, с новой силой должна была бы осознать правду о Гарэте и Лорне.
Ничто, даже сама действительность, не могла подготовить меня к ужасу фотосеанса с Андреасом. Я чувствовала себя так, будто со свистом неслась на скором поезде к девятому кругу Данте, к тому, где зубы сатаны вечно рвут впечатанных в лед предателей.Я предала Джеки и заслуживала того, чтобы меня рвали на куски.Я сидела в небольшой боковой комнатушке перед освещенным лампами зеркалом в одном старом халате со следами грима на нем. По радио утверждали, что это самый жаркий день в году. В громадной уимблдонской студии, снятой на один день Каем Марковитцем, было невероятно душно, а я не могла унять дрожь. Я знала, что выглядела ужасно. Я замаскировала свой желтеющий загар темно-коричневым гримом, что все равно не могло скрыть моих торчащих ребер. Несмотря на то, что я закапала в глаза полфлакона голубых капель, они оставались красными и совсем не блестели.В одном углу студии потрясающий гомик по имени Габриэл, с ярко-синими глазами и светлыми рыжеватыми волосами, на котором были только коротенькие выцветшие джинсовые брюки и браслет из змеиной кожи, руководил двумя угрюмыми потными послушными его воле рабочими, которые сооружали для меня декорацию. Она включала огромную кровать с плетеной спинкой, с серебристыми атласными простынями и белую клетку для птиц в старинном стиле. Один рабочий, пошатываясь, втаскивал громадные растения в горшках, другой прикалывал булавками к экрану изысканные узорчатые темно-коричневые обои. Габриэл устанавливал на ночном столике роскошную лампу, серебряный чайник, пресс-папье из стекла.— Андреас просил сделать по-настоящему шикарный фон для тебя, дорогая. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь проявлял такой интерес.В другом углу студии Кай Марковитц фотографировал под аккомпанемент вспышек и Эллы Фитцджеральд эффектную чернокожую девушку с умопомрачительными формами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61