— Если это и правда стоящая лошадь, мы с ней, возможно, еще успеем подготовиться к апрельским скачкам.
К тому времени, как принесли кофе, выпитое мало-помалу начало действовать, и Гэрриет уже чувствовала себя гораздо свободнее.
— Ну так что, — сказал Кори, подливая ей вина. — Как вам работается у нас «на отшибе»? Нравится смотреть за детьми?
Гэрриет торопливо улыбнулась.
— Да, очень. У меня наконец-то все хорошо, я тут по-настоящему счастлива.
Он не ответил на ее улыбку.
— Я слежу за вами уже два часа. У вас все еще такой вид, будто вы каждый вечер засыпаете в слезах.
— Вам кофе со сливками или без? — спросила она.
— Без, благодарю вас, но не пытайтесь увести разговор в сторону. Разумеется, у вас все хорошо — по сравнению с тем, что было. Вы округлились, на щеках появился какой-никакой румянец — но взгляд такой же затравленный, как и раньше. И дергаетесь от всякого пустяка. Скажите, например, зачем вы изорвали в клочья эту бумажную салфетку?
— Нет-нет, у меня все в порядке, — торопливо проговорила она и чуть погодя спросила:
— Но, если я правильно поняла, вы хотите отказаться от моих услуг?
Голос ее заметно дрожал.
Будь у нее силы поднять в этот миг глаза, она бы увидела мелькнувшую на его губах улыбку.
— Вы еще слишком плохо меня знаете, — мягко сказал он. — Если бы я решил с вами распрощаться, я сказал бы вам об этом прямо. Завтра же вы встретитесь с моим врачом, он выпишет вам успокаивающее и снотворное. Думаю, что это ненадолго, но несколько недель придется попить. Иначе, боюсь, силы ваши скоро иссякнут. И еще один личный вопрос, хотя догадываюсь, что вы сейчас предпочли бы поговорить о чем-нибудь постороннем. Как вы познакомились с Саймоном Вильерсом?
От неожиданности Гэрриет чуть не поперхнулась кофе. Но, в конце концов, ей так надо было с кем-нибудь поговорить.
Она пожала плечами.
— В тот день был такой же снегопад, как сегодня. Я ехала на велосипеде, а Саймон на машине выехал мне навстречу и случайно меня сбил. Конечно, я его сразу узнала — Саймона и его компанию знает весь Оксфорд: у них самые лучшие машины, у них фотомодели из Лондона и музыка до утра. Я тогда отделалась легкими ушибами, но он сказал, что чувствует себя виноватым, и уговорил меня заехать в нему домой. У него оказался полон дом гостей, но в конце концов он их всех выставил за дверь. Когда на следующее утро мы с ним проснулись, он спросил, как меня зовут. Я вас шокировала?
Кори закурил сигару.
— Так, в меру.
— До него у меня не было мужчин. Я вдруг словно очутилась в раю. — Она разглядывала свои руки. — Казалось, что так будет продолжаться вечно. А потом, как-то утром, за кофе, он сказал, что мне пора выметаться, потому что возвращается его постоянная подружка. Для меня это был страшный удар. Скоро я узнала, что беременна, но даже это казалось пустяком яо сравнению с потерей Саймона. — Огромные темно-серые глаза тревожно смотрели прямо на Кори.
Он улыбнулся.
— Как вы думаете, Джону нравится в школе?
Слава Богу, он почувствовал, что она больше не хочет говорить о себе.
Глава 12
Возвращение Кори Эрскина значительно облегчило Гэрриет жизнь. Теперь в доме появился мужчина. Он мог принимать решения, мог, когда надо, взять на себя ответственность и мог цыкнуть на детей, если они слишком расходились. Но главное, теперь ей было с кем поговорить.
Конечно, имелись и свои издержки: у Кори случались приступы раздражительности, и тогда он становился нестерпимо властным и придирчивым. Но в хорошие минуты Гэрриет находила в нем остроумного собеседника, который к тому же никогда не кичился своим интеллектуальным превосходством, и вдохновенного слушателя. Прошло несколько недель, Гэрриет постепенно привыкла называть его по имени и без «мистера», но все же понимала, что знает его не лучше, чем в первый день знакомства.
Он был совершенно непредсказуем. То он начинал засыпать ее вопросами, что она думает о том-то и как бы отнеслась к тому-то; то бродил по дому, погруженный в собственные мысли, и вовсе ее не замечал, то, вдруг потеряв интерес к разговору, мог встать и уйти посередине фразы, и Гэрриет какое-то время беззвучно открывала рот, как рыба в аквариуме.
Иногда он работал ночи напролет. Часто, вставая к Уильяму, Гэрриет слышала приглушенный треск пишущей машинки под музыкальное сопровождение Вагнера или Верди. Утром в таких случаях он являлся на кухню страшнее смерти, молча читал газету, выпивал несколько чашек черного кофе, после чего часа на два отправлялся на верховую прогулку по пустынным окрестностям.
Потом, урвав несколько часов сна на диване в своем кабинете — вероятно, думала Гэрриет, ему слишком тоскливо одному в огромной супружеской постели, — он появлялся к чаю голодный как волк и в минуту уминал все детские бутерброды.
Он много пил, и каждое утро миссис Боттомли, укоризненно поджимая губы, выносила из его комнаты очередную пустую бутылку.
Едва ли виски делало его счастливее: выпитое накануне в качестве лекарства от тоски наутро оборачивалось черной депрессией, и он делался капризным и раздражительным. Он совершенно не выносил, когда его отрывали от работы, и Гэрриет все время приходилось быть начеку, чтобы к нему не прорвался кто-то из детей. Телефон в доме трезвонил не переставая, и Кори свирепел, если Гэрриет не успевала снять трубку после третьего или четвертого звонка. Звонили, разумеется, ему, и Гэрриет приходилось говорить всем одно и то же: «Простите, мистер Эрскин сейчас работает. Оставьте, пожалуйста, ваш номер, я попрошу его вам перезвонить». Мистер Эрскин почти никому не перезванивал, и его абоненты — особенно абонентки, — звоня по второму и третьему разу, обрушивались на Гэрриет с упреками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68