– Есть? Прекрасно! Не двигайтесь с места!Маклер трясущейся рукой указал на книжный шкаф. Жозеф вытащил оттуда том, перелистал его. Гийом молча покусывал кончик уса. Жозеф захлопнул книгу и швырнул на стол.– Прекрасно!Жозеф посмотрел на Гийома, который жадно ждал его взгляда. Он, должно быть, прочел в глазах брата все, что хотел и боялся увидеть, – у него сразу перехватило дыхание, и он, как минуту тому назад маклер, судорожно схватился за воротничок.Усталые лица приезжих, пыль, осевшая на их ботинках, красноречиво свидетельствовали об утомительно долгом путешествии, о погоне за вожделенными, но – увы! – несбывавшимися мечтами. Они, должно быть, в последние недели немало поколесили по Франции и держались сейчас только последним усилием воли. Но что погнало их, как затравленных волков, из Эльзаса – этого маклер не знал, и в этом была его вторая ошибка.– Прекрасно, – снова проворчал Жозеф и как-то растерянно взглянул на брата.Тот поднес руку к груди, к тому месту, где помещается внутренний карман, и медленно начал:– Наш отец, господин Зимлер – Ипполит Зимлер, владелец суконной фабрики в Бушендорфе, Верхний <…> доверенность…Перед ним встали строчки этой доверенности, и голос его дрогнул:– «Настоящим доверяю моим сыновьям, Гийому и Жозефу Зимлерам, совершеннолетним, заключать и подписывать от моего имени все акты, контракты, договоры и прочие документы касательно найма в аренду фабрики». Снять – не значит купить. «…Заверено в мэрии Бушендорфа 7 июня 1871 года… действовать от моего имени».– Вы бесчестный человек, господин Габар, вы таскали нас по этой фабрике, хотя отлично знали, что она продается, а не сдается. Цена? Какую цену просят?Взгляд Жозефа беспокойно перебегал с лица маклера на лицо брата. Габар нагнулся над столом, боязливо следя за движениями Зимлеров, и в свою очередь начал рыться в разбросанных бумагах.– Не угодно ли посмотреть письмо попечителя? Вот оно – триста пятьдесят тысяч…Он не договорил. Жозеф оглушительно расхохотался.– Триста пятьдесят тысяч! – с издевкой в голосе проговорил он. Мысли его путались.– Но, господа, я простой комиссионер, так сказать – обыкновенный посредник…– Да замолчите вы! Триста пятьдесят тысяч? Вы, очевидно, смеетесь над нами. Ха-ха-ха! Ведь домишко того гляди рухнет. Ему красная цена десять тысяч франков аренды, двести покупная.– Не угодно ли взглянуть па письмо? Я ведь простой комиссионер.– Молчите! Кто вам позволил издеваться над людьми? Сразу же заламываете двойную цену: а вдруг выйдет!Тут вмешался Гийом:– Вы-то имеете, по крайней мере, полномочия вести переговоры?– Брось, – грубо прервал его Жозеф. – Где кодекс? Н-да… Страница… страница… Ликвидация по суду? Верно? Значит, должна быть публичная продажа с торгов. Верно? Должна быть публичная продажа с торгов или нет, я вас спрашиваю? Отвечайте.Комиссионер поднял на него белесые глаза:– Да.– Черт подери! Передайте-ка мне эту папку. Чудесно! Вот он, акт о публичной продаже. А я об этом и не подумал. Взгляни-ка, Гийом.Гийом ничего не понимал. Жозеф со свирепым видом перелистывал гербовые бумаги, подшитые в папку с наклеенным на переплете планом Лиона и с розовыми ленточками.– Черт! Черт побери! Решение было вынесено… Ага! Гражданский суд первой инстанции. Чуть было не сваляли дурака! Акт о публичной продаже. Поглядим, поглядим: «Было зажжено положенное количество свечей, и за время их горения никакой надбавки предложено не было…» Так я и думал! Но цена… цена… какая же цепа? Скажи-ка, Гийом, может быть, ты знаешь, по какой цене могла идти эта развалина? Я сам над этим голову ломаю!.. Двести семьдесят пять тысяч, дружок, и ни сантима больше, да только за эту цену ее никто не захотел взять! Мы даем двести тысяч, дорогой мой Габар, включая накладные расходы.– Невозм…– Двести тысяч.– Но, господа…– Никаких «но». Двести тысяч – и точка. У вас есть доверенность, у нас тоже. Подойдите-ка сюда и распишитесь.Маклер из глубины кресла воздел к небесам руки:– Не могу!– Ну хватит! Вы уже солгали три раза. Не лгите еще в четвертый.– Акт, подписанный под угрозой…– А разве я вас вынуждаю? – ехидно спросил Жозеф; он отступил на два шага и с самым простодушным видом воздел руками. – Скажите, пожалуйста, а сколько получает комиссионер?Габар побледнел.– Я не понимаю…– Ложь номер четыре. Сколько вы получаете, господин Габар?– Вы сами отлично знаете.– Скажите же!– Два процента.– Чудесно! – Жозеф потер руки и рассмеялся таким странным смехом, что брат тревожно оглянулся на него. – Но, мне кажется, я заметил…Габар машинально прикрыл бумаги рукой.– Ага! Мы поняли друг друга, господин Габар. Там одно маленькое письмецо. Вы, конечно, позабыли, что оно здесь.– Это неправда!Голос Жозефа вдруг окреп:– Письмо попечителя, просто ответ, там идет речь… о чем это, бишь? Да, о некоем незначительном увеличении установленного куртажа. И забыть такую важную вещь… Неосторожно, особенно при больном сердце.Маклер готов был уже пойти на уступки. Жозеф подошел к нему ближе. Гийом, который начал понимать намерения брата, тоже приблизился к Габару.– Повторяю, двести тысяч и больше ни франка.– Двести тысяч с возмещением накладных расходов, – ответил комиссионер беззвучным голосом.– Ни франка больше.Габар, все еще не выпускавший из рук пухлых папок, отрицательно покачал головой, не глядя на клиентов:– Не могу, господин Зимлер. Двести десять тысяч – мое последнее слово.Жозеф взглянул на замученного комиссионера и понял, что на сей раз тот сказал правду.– Подпишите, – просто произнес он. III Когда братья вышли от маклера, солнце стояло уже в зените и тени сжались в маленькие темные лужицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115