– Что – миледи ела на ужин?
– То же самое, что все мы: хлеб и жаркое из трапезной. Милорд сам накладывал его в тарелку, – сказала Мириам дрожащим и озабоченным голосом.
– А еще что-нибудь, чего не ели бы вы, кушала ли она?
– Не думаю. Вы что-либо другое кушали, миледи?
Бронуин, прислонившаяся к служанке, слабо покачала головой.
– Боже мой, я не могу больше терпеть эту боль! – прошептала она, складываясь пополам.
Брат Грегори взял Бронуин за руку и сжал ее пальцы.
– Я послал сделать чай, который должен помочь вывести яд, миледи. К счастью, вы освободились от большей части пищи, прежде чем она переварилась, но приятной ночи я вам не обещаю.
– Яд? – Ульрик помог приору в черном одеянии подняться на ноги. – Что за яд? – спросил он.
– Привкус, на который жалуется ваша жена, и запах рвоты свидетельствуют об отравлении, милорд. Нет симптомов, которые подтвердили бы ваше подозрение насчет беременности. Конечно, милорд, вы еще слишком мало времени женаты, чтобы разбираться в таких вещах. Не знаете ли вы, кто может желать лишить вашу жену жизни?
– Об этом мы поговорим за дверью, брат, – напряженным голосом ответил Ульрик.
Открывая дверь для приора и пропуская его вперед, он оглянулся через плечо и увидел, что Бронуин смотрит на него. Боль в ее бледно-голубых глазах ножом вонзилась ему в сердце.
– Я доберусь до виновника этого злодеяния, миледи, не успеет кончиться ночь, – тихим голосом пообещал он.
– Может, незачем ходить далеко, стоит лишь поискать причину в самом себе? – бледными губами вымолвила Бронуин.
Если бы раньше Ульрику сказали, что женщина может быть такой слабой и бледной и в то же время суметь нанести столь сокрушительный удар, он бы не поверил. Пригнувшись, словно под тяжестью обвинения, высказанного с такой болью, он закрыл за собой дверь. Черт побери! Мало того, что она до сих пор считает его ответственным за смерть родителей, теперь еще и это!
«Милорд сам накладывал его в тарелку». Слова Мириам обвинением звучали в его ушах. Да, он накладывал жаркое – из того же котла, из которого ели все! «Что же было потом?» – гадал Ульрик. Двое рыцарей вздумали состязаться в пережимании рук на столе, и он на минуту поставил тарелку, чтобы понаблюдать за ними. Заметив, что служанка его жены выходит из трапезной, он позвал ее и отдал поднос.
Но что-то упрямо заставляло Ульрика отбросить мысль о случайности… странное чувство грозящей опасности – несколько иное чувство, чем то, что вынуждало его принимать меры предосторожности перед боем. С предложением короля о дополнительном отряде для арьергарда он согласился в последний момент, но, оказывается, Бронуин все равно подверглась опасности.
– Не могла ли ваша жена взять с собой в дорогу какую-нибудь испорченную пищу там, где вы останавливались на ночлег в последний раз?
Ульрик прервал мучительные размышления, чтобы ответить приору.
– Нет! В Хантингдоне она взяла лишь сухарь со стола для этой вот своей птички.
Птичка! Ульрик резко повернулся и побежал – назад в комнату, где Мириам помогала Бронуин лечь в постель.
– Милорд! – удивленно воскликнула Мириам, и ее возглас заставил Бронуин открыть глаза.
Ни одна из женщин не заметила безжизненного тельца птички, потому что смотрели они только на высокого рыцаря, в два шага оказавшегося у клетки. Когда он взялся за клетку, Бронуин проговорила:
– Оставьте Эдди в покое, милорд! Разве недостаточно вам того, что я…
Потрясенный взгляд Ульрика остановил ее на полуслове.
Схватившись за живот, будто пытаясь ослабить мускулы, сжавшиеся в комок, Бронуин попыталась встать на ноги. Мириам поддерживала ее с одной стороны, Ульрик – с другой. Муж опустил клетку пониже, чтобы Бронуин смогла увидеть Эдди, лежавшего с неестественно вывернутым крылом, как бы замерев во время судороги. Бронуин пошатнулась с отчаянным стоном. Ульрик поспешно поставил клетку и подхватил жену.
– Эдди!
Супруг заключил ее в объятия и прижал к груди. Тот, кто отравил сухарь, очевидно, думал, что Бронуин берет его для себя, а не для птицы, которая, к счастью, съела большую часть сухаря.
– Эдди прожил остаточно долго, чтобы отплатить вам за добро, миледи, – тихо прошептал Ульрик.
Бронуин закрыла глаза и, держась за живот, уткнулась лицом ему в грудь.
– Вольф! – она произнесла это имя, всхлипывая и цепляясь за его плащ кулаками, сжатыми от боли.
Ульрик проклял злую судьбу, заставлявшую Бронуин презирать его как своего мужа и искать утешения у грубого наемника, которого он из себя изображал. Собачья смерть, в какой угол он загнал сам себя с самыми лучшими намерениями!
– Я тоже умру?
Ульрик коснулся губами ее лба, влажного от пота, несмотря на холод в комнате.
– Нет, миледи. Брат-монах принесет отвар, который облегчит боль, и вы уснете, а проснетесь уже в добром здравии.
– Я поправила постель, милорд.
Ульрик кивнул, но вместо того, чтобы опустить Бронуин на ее матрац, прошел к своему и сел, прислонившись к стене. Если ей нужен Вольф, с нею будет Вольф… хотя бы сейчас, когда она кажется такой беззащитной и цепляется за него, как испуганный потерявшийся ребенок.
Разве мог он подумать, впервые увидев юношу, едва вышедшего из подросткового возраста, что он окажется девушкой? Разве мог он ожидать, что юноша этот – та самая невеста, к которой он мчался на своем коне и день, и ночь в надежде познакомиться с нею до свадьбы. Он первым признался бы, что наследственные земли делают ее привлекательной невестой… если бы не узнал Бронуин Карадокскую так хорошо, как случилось ему узнать. В ней он нашел отважную женщину со страстной душой, подобной его душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136