Я снова задрожала и сказала:
– Если вы хотите на мне жениться, мистер Сэбин, я согласна.
– Спасибо, Люси, – вежливо сказал он, – я очень тебе благодарен. – Он посмотрел на доктора Ленгдона: – Можно это устроить? Люси говорила о священнике по фамилии Тэттерсолл.
– Да. Я лечу его. Я бы сказал, что он ваша единственная надежда, в основном потому, что он старый и рассеянный. Сомневаюсь, поймет ли он, что происходит и почему.
– Но он согласится?
– Думаю, что смогу его уговорить.
– Все должно быть законно и надлежащим образом оформлено, доктор. Разрешение. Свидетельство. Все необходимые документы.
– Я в этих делах не разбираюсь. Может быть, вам повезло. Мне пришлось копаться в его письменном столе: я что-то для него искал, когда он заболел, несколько месяцев назад. Похоже, у него есть бланки и свидетельства на все случаи жизни.
– Хоть в этом повезло для разнообразия, – серьезно сказал Николас Сэбин. – Сделайте еще одно одолжение, прежде чем уйдете. Заплатите, пожалуйста, чиновнику, чтобы мне принесли бумагу и ручку. Я хочу написать завещание.
Следующие два часа я помню смутно. Мы наняли рикшу до дома мистера Тэттерсолла. Хозяин уже лег спать, но не возражал, когда его разбудили. Мистер Тэттерсолл предложил нам выпить с ним чаю. Оказалось, он думает, что сейчас начало зимы и поэтому так темно, но еще не поздно, как раз время пить чай. Увидев, на какие штучки способно его сознание, я решила, что нам потребуется не один час, чтобы объяснить ему, зачем мы пришли. Но я ошиблась. Когда доктор Ленгдон объяснил ему обстоятельства дела, старый седой священник сказал:
– Ах, да. Да, у меня был подобный случай в… когда же? В 1872 году, мне кажется. Нет, возможно, в 1873-м. Молодой морской офицер оказался в самом центре битвы между двумя китайскими вождями. Ему нужно было на юг. Был смертельно ранен. Женился на девушке, которая за ним ухаживала в миссии. Тогда здесь была миссия. А может быть, в 1874-м? Я посмотрю. Я храню все свои дневники, знаете ли.
Он начал вставать со стула, но доктор Ленгдон вежливо объяснил ему, что его старые дневники могут подождать более подходящего часа. Хоть я и старалась держаться прямо, я, очевидно, задремала прямо на стуле, потому что их разговор доносился до меня как будто издалека. Длился он недолго, и я несколько раз слышала, как мистер Тэттерсолл говорил:
– Ну, если вы так говорите, доктор…
Затем доктор Ленгдон легонько растолкал меня, и я подтвердила, что у меня нет ни родителей, ни опекунов и что я согласна на брак. Мы потратили еще полчаса, потому что мистер Тэттерсолл не сразу нашел все необходимые бумаги, и, наконец, вышли из дома. Мы проделали обратный путь к тюрьме на рикшах по темному и затихшему городу.
– И Хуанг Кунг собирается казнить бедного юношу? – задумчиво сказал мистер Тэттерсолл, опираясь на руку доктора Ленгдона, когда мы вошли. – Печально. Очень печально. Хотя не могу сказать, что меня это удивляет. – Он покачал головой. – Меня в Китае уже ничем не удивишь.
Люди в других камерах уже спали, но Николас Сэбин был у двери своей камеры, пока мы шли по коридору. За небольшое вознаграждение надзиратель принес стул для мистера Тэттерсолла и маленький столик. Это была жуткая, неправдоподобная сцена. Казалось, что часть моего сознания уснула. Наверное, усталость, страх и ужас этого длинного дня взяли свое. Доктор Ленгдон представил Николаса Сэбина священнику, и трое мужчин какое-то время разговаривали, но я не понимала о чем. Мне показалось, что мистер Тэттерсолл целую вечность задавал вопросы и что-то писал на бумагах, которые принес с собой. Наконец, он получил ответы на все вопросы и был готов к проведению брачной церемонии.
Надзиратель наотрез отказался открыть дверь камеры даже за еще один соверен. Он не хотел рисковать своей жизнью, предоставляя иноземному дикарю возможность бежать. Мандарин Хуанг Кунг дал ему понять, что за этого человека он с него шкуру спустит. Итак, мой брак был заключен у теремной решетки.
Когда настало время, я автоматически повторила за мистером Тэттерсоллом слова клятвы. Я не узнавала своего голоса. Он звучал так же, как голоса детей из нашей миссии, поющих английские песни и не разбирающих смысла.
– О господи! – вдруг сказал мистер Тэттерсолл. – Кольцо. Мы забыли о кольце.
– Это подойдет, – сказал Николас Сэбин и снял с пальца золотое кольцо с печаткой. Он взял мою левую руку и, повторяя слова за мистером Тэттерсоллом, надел кольцо мне на палец. Оно было слишком большое, и мне пришлось согнуть палец, чтобы кольцо не соскользнуло. В желтом мерцающем свете лампы я увидела, как Николас Сэбин улыбался мне нежно и ободряюще, повторяя слова клятвы. Я попыталась улыбнуться в ответ, но мне не удалось: я оцепенела оттого, что этот человек, за которого я сейчас выхожу замуж, скоро будет убит. Его глаза тоже улыбались, и за этой улыбкой все еще можно было разглядеть мерцание того бесовского огня, которое я уже видела, сначала на рисунке Роберта Фолкона, сделанном как предостережение, а затем и наяву, всего несколько часов назад, когда мы впервые заговорили. Где-то в уголке моего сознания возник образ Роберта Фолкона, и я вздрогнула, вспомнив его слова: «Дьявольский ум… опасен… более безжалостного трудно найти».
Прочь воспоминания! То, что было сказано о Николасе Сэбине, неправда. Я в это не верю. Я не видела ничего, кроме добра. А если – правда, то теперь это уже не имеет значения. Человек, за которого я выхожу замуж, больше никогда ни для кого не будет опасен.
Я пришла в себя, когда мистер Тэттерсолл произносил последние слова:
– …да повинуется Ему и телом и душой, и да будут жить они в благости и любви до конца дней своих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107