ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
громче, тише, скорее, медленнее – так же хаотично и испуганно, как бьется летучая мышь, застигнутая на чердаке. В такие минуты она ненавидела эти часы лютой ненавистью, не раз давала себе слово швырнуть их на пол, запустить ими в стену или выбросить в окно. В размеренный и четко продуманный распорядок дня они вносили ощутимую нотку неуверенности.
«…Как можно забыть – и с удивлением обнаружить, что мы в здешних условиях оказываемся способны на поступки, которые дома показались бы немыслимыми, лежащими за пределами возможного».
Юджиния перечитала исписанную страницу, заколебалась: не опасна ли такая откровенность? Потом сама себя успокоила: ведь этот дневник – частное дело; с какой же стати беспокоиться о выборе слов? Окунув перо в чернильницу, Юджиния вознамерилась написать о Джеймсе: о том, как чудесно быть вдвоем в постели в неурочный час, пребывать в полусне-полуяви, быть унесенной в неведомое царство сновидений – и все-таки чувствовать себя живущей – живущей бок о бок с другим.
Ее сладкие грезы прервал стук в дверь.
– Да, – отозвалась она, не меняя позы. – Войдите. – Юджиния не потрудилась расправить простыни на постели и завязать поясок пеньюара; для нее не существовало ничего, кроме картин, рисовавшихся ее воображению.
– Мэм… мэм… мэм, Джини, – начал Джордж, остановившись в дверном проеме и уставившись на жену – непричесанную, в распахнувшемся пеньюаре, на фоне незастеленной кровати. – Я… просто… заскочил узнать, как ты себя чувствуешь… знаешь, я начал беспокоиться… вся эта арабская кухня… и потом ты не выходишь из комнаты…
Слово «арабская» Джордж произносил по-своему: с долгим, отчетливым первым «а». Когда-то оно звучало легким укором филадельфийскому высокомерию, но, подобно тому, как однажды удавшаяся выходка при повторении перестает впечатлять, со временем стало казаться вымученным.
«Джордж – неисправимый сторонник общепринятого уклада», – сказала себе Юджиния. И поймала себя на том, что за несколько дней впервые вспомнила о муже и смотрит на него, как если бы он внезапно возник перед ней после долгого отсутствия.
– Похоже, тебя лихорадит, Джини… Может, пригласить доктора Дюплесси? Не хватало, чтобы моя маленькая женушка подхватила тропическую болезнь… Может быть, тебе лечь? – Джордж бросил взгляд на незастеленную постель и всплеснул пухлыми руками. Жест отдаленно походил на попытку помочь жене встать со стула. Кому-то другому эти руки могли показаться неумелыми, бессильными, эгоистичными, ленивыми, но Юджиния нашла самое точное определение: они напоминали высушенные на солнце дряблые жабьи лапки.
– …Дети говорят, ты легла сразу после завтрака. Должно быть, я уже ушел в контору Клайва… сам-то я не особенно склонен к этой дневной сиесте… наверное, во мне слишком глубоко сидит янки… ну, и весь этот шум с верфи как-то бодрит… никакого вам средневосточного «на той неделе», «в будущем году». Сказано – сделано…
Юджиния не удостоила мужа ответом. Она молча слушала его разглагольствования. Ей и в голову не пришло подумать: «Как удачно, что Джордж не вломился в номер раньше, ведь он мог застать нас с Джеймсом в постели». Она не терзала себя укорами, вроде: дети подумают, что я веду себя странно. Она не испытывала ни малейшего колебания, ни малейшего угрызения совести; просто продолжала сидеть на том же месте, медленно осознавая: «Я усвоила очень важный урок. Я умею скрывать свои чувства, я овладела искусством притворства».
– Мне гораздо лучше, спасибо, Джордж, – отозвалась Юджиния, и на ее лице появилась любезная, учтивая улыбка. – Спасибо, что ты зашел меня проведать. Я как раз собиралась начать одеваться к обеду. Скоро я к вам присоединюсь. Ты не мог бы по дороге позвонить Олив?..
Юджиния встала, потуже затянула вокруг талии поясок пеньюара и посмотрела через комнату на разобранную кровать с таким видом, будто вовсе забыла о ее существовании.
– Господи! – рассмеялась она. – Нет, пожалуй, не надо, сначала я позвоню коридорной. Похоже, меня в самом деле лихорадило: вокруг такой беспорядок. Нет, Олив не должна показываться здесь, пока тут не наведут порядок. Иначе она утратит всякое уважение к хозяйке, которая в ее глазах непогрешима. – Смех и непринужденность Юджинии были стопроцентно убедительными.
Пройдя по выложенному кафелем полу, она широко распахнула ставни. Солнечный свет, беспощадный, как вышколенная сиделка, ворвался в комнату.
– О Боже мой! – запротестовала Юджиния, когда лучи солнца вырвали из полутьмы смятую шелковую блузку, одну туфлю, корсет, панталоны. – Ну, я веду себя совсем как ребенок. Прости, пожалуйста, Джордж, сейчас я приберу здесь.
«Хорошо, – сказала она про себя, окидывая взглядом кучу белья, – что нигде нет и следа Джеймса». Однако в этом открытии не было ничего радостного, волнующего; в ней говорил холодный здравый рассудок. С таким же успехом она могла бы раскладывать пасьянс на обеденном столе или смотреть, как подрезают цветы перед тем, как поставить их в вазу. «Практика – основа совершенства», – напомнила она себе.
Джордж не отрываясь смотрел на жену; собрался что-то сказать, но передумал. Она вела себя странно – сновала по комнате с непривычным проворством, рассовывала белье по углам, но, может быть, все дело в том, что ее лихорадит? К тому же подобная перемена ему по-своему импонировала: ему нравилось, что Джини возвращается к активному существованию: он приветствовал возврат к американскому образу жизни. В последнее время она стала какой-то таинственной, неуловимой, похоже, на ней начали сказываться витающие в здешнем воздухе обычаи Востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
«…Как можно забыть – и с удивлением обнаружить, что мы в здешних условиях оказываемся способны на поступки, которые дома показались бы немыслимыми, лежащими за пределами возможного».
Юджиния перечитала исписанную страницу, заколебалась: не опасна ли такая откровенность? Потом сама себя успокоила: ведь этот дневник – частное дело; с какой же стати беспокоиться о выборе слов? Окунув перо в чернильницу, Юджиния вознамерилась написать о Джеймсе: о том, как чудесно быть вдвоем в постели в неурочный час, пребывать в полусне-полуяви, быть унесенной в неведомое царство сновидений – и все-таки чувствовать себя живущей – живущей бок о бок с другим.
Ее сладкие грезы прервал стук в дверь.
– Да, – отозвалась она, не меняя позы. – Войдите. – Юджиния не потрудилась расправить простыни на постели и завязать поясок пеньюара; для нее не существовало ничего, кроме картин, рисовавшихся ее воображению.
– Мэм… мэм… мэм, Джини, – начал Джордж, остановившись в дверном проеме и уставившись на жену – непричесанную, в распахнувшемся пеньюаре, на фоне незастеленной кровати. – Я… просто… заскочил узнать, как ты себя чувствуешь… знаешь, я начал беспокоиться… вся эта арабская кухня… и потом ты не выходишь из комнаты…
Слово «арабская» Джордж произносил по-своему: с долгим, отчетливым первым «а». Когда-то оно звучало легким укором филадельфийскому высокомерию, но, подобно тому, как однажды удавшаяся выходка при повторении перестает впечатлять, со временем стало казаться вымученным.
«Джордж – неисправимый сторонник общепринятого уклада», – сказала себе Юджиния. И поймала себя на том, что за несколько дней впервые вспомнила о муже и смотрит на него, как если бы он внезапно возник перед ней после долгого отсутствия.
– Похоже, тебя лихорадит, Джини… Может, пригласить доктора Дюплесси? Не хватало, чтобы моя маленькая женушка подхватила тропическую болезнь… Может быть, тебе лечь? – Джордж бросил взгляд на незастеленную постель и всплеснул пухлыми руками. Жест отдаленно походил на попытку помочь жене встать со стула. Кому-то другому эти руки могли показаться неумелыми, бессильными, эгоистичными, ленивыми, но Юджиния нашла самое точное определение: они напоминали высушенные на солнце дряблые жабьи лапки.
– …Дети говорят, ты легла сразу после завтрака. Должно быть, я уже ушел в контору Клайва… сам-то я не особенно склонен к этой дневной сиесте… наверное, во мне слишком глубоко сидит янки… ну, и весь этот шум с верфи как-то бодрит… никакого вам средневосточного «на той неделе», «в будущем году». Сказано – сделано…
Юджиния не удостоила мужа ответом. Она молча слушала его разглагольствования. Ей и в голову не пришло подумать: «Как удачно, что Джордж не вломился в номер раньше, ведь он мог застать нас с Джеймсом в постели». Она не терзала себя укорами, вроде: дети подумают, что я веду себя странно. Она не испытывала ни малейшего колебания, ни малейшего угрызения совести; просто продолжала сидеть на том же месте, медленно осознавая: «Я усвоила очень важный урок. Я умею скрывать свои чувства, я овладела искусством притворства».
– Мне гораздо лучше, спасибо, Джордж, – отозвалась Юджиния, и на ее лице появилась любезная, учтивая улыбка. – Спасибо, что ты зашел меня проведать. Я как раз собиралась начать одеваться к обеду. Скоро я к вам присоединюсь. Ты не мог бы по дороге позвонить Олив?..
Юджиния встала, потуже затянула вокруг талии поясок пеньюара и посмотрела через комнату на разобранную кровать с таким видом, будто вовсе забыла о ее существовании.
– Господи! – рассмеялась она. – Нет, пожалуй, не надо, сначала я позвоню коридорной. Похоже, меня в самом деле лихорадило: вокруг такой беспорядок. Нет, Олив не должна показываться здесь, пока тут не наведут порядок. Иначе она утратит всякое уважение к хозяйке, которая в ее глазах непогрешима. – Смех и непринужденность Юджинии были стопроцентно убедительными.
Пройдя по выложенному кафелем полу, она широко распахнула ставни. Солнечный свет, беспощадный, как вышколенная сиделка, ворвался в комнату.
– О Боже мой! – запротестовала Юджиния, когда лучи солнца вырвали из полутьмы смятую шелковую блузку, одну туфлю, корсет, панталоны. – Ну, я веду себя совсем как ребенок. Прости, пожалуйста, Джордж, сейчас я приберу здесь.
«Хорошо, – сказала она про себя, окидывая взглядом кучу белья, – что нигде нет и следа Джеймса». Однако в этом открытии не было ничего радостного, волнующего; в ней говорил холодный здравый рассудок. С таким же успехом она могла бы раскладывать пасьянс на обеденном столе или смотреть, как подрезают цветы перед тем, как поставить их в вазу. «Практика – основа совершенства», – напомнила она себе.
Джордж не отрываясь смотрел на жену; собрался что-то сказать, но передумал. Она вела себя странно – сновала по комнате с непривычным проворством, рассовывала белье по углам, но, может быть, все дело в том, что ее лихорадит? К тому же подобная перемена ему по-своему импонировала: ему нравилось, что Джини возвращается к активному существованию: он приветствовал возврат к американскому образу жизни. В последнее время она стала какой-то таинственной, неуловимой, похоже, на ней начали сказываться витающие в здешнем воздухе обычаи Востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209