Ведь что-то же было? Почему Ракель решила бежать в Мехико? Почему Макс оказался с нею? Почему Антонио обвинил во всем Макса?
Ведь совсем недавно он называл авантюристкой Ракель… и ведь кто-то пытался убить Антонио, но кто? Виктория снова и снова просила Ломбардо об одном: сказать ей всю правду, может быть, ее сын не так и виновен, как думает Антонио. А если даже виновен в чем-то, все равно несправедливо требовать, чтобы он покинул их дом в Акапулько – ведь и для Макса этот дом – единственно родной…
Только бы никто не узнал о том, что у них творится!.. Эта мысль не давала сеньоре Ломбардо покоя. Она не раз предупреждала Клаудио, а особенно Камилу, быть более сдержанными, не болтать на людях, даже при слугах, лишнего, не слишком откровенничать с Маурой и Карлой – тем достаточно что-то сказать, чтобы на другой день весь город знал об этом…
Как ни настаивала Виктория, чтобы Антонио открыл ей наконец всю правду о случившемся, тот твердил одно: не хочет причинять ей боль. Но ведь ни за что ни про что не назовешь человека преступником, как это сделал Антонио. В чем же виновен ее Максимилиано? Разве Ломбардо не видит, как ей тяжело пребывать в неизвестности.
– Нет, лучше не настаивай, Виктория, не надо, – в который раз повторял Антонио. – Тебе лучше никогда не знать этого. Все в порядке. Не волнуйся. И не будем больше говорить об этом деле. Согласна?
– Нет… нет, я не согласна, потому что отлично знаю, как ты упрям, и, если решил что-нибудь, то никто не заставит тебя изменить своего мнения. Но я надеюсь, ты ошибаешься, Антонио.
– Мне тоже очень хотелось бы надеяться на это, Виктория, – ответил Ломбарде, нежно взяв мачеху за руку…
Ракель снова переступила порог своей комнаты в доме Ломбарде, как будто и не уезжала отсюда никуда, будто не было последних кошмарных двух дней и этой сумасшедшей поездки в Мехико, и этой страшной сцены, когда Антонио ворвался к ней в номер и чуть не лишил жизни брата. Она боялась признаться себе самой, но уже привыкла к этой светлой, со вкусом обставленной комнате. Открывая утром глаза, она видела перед собой распахнутую дверь, что вела в сад, плетеные кашпо с буйно растущими зелеными побегами декоративного вьюна, спускающихся почти до пола, и слышала доносящийся сюда вечный рокет океанской волны. Ракель вдруг поняла, что ей не хватало этого звука в Мехико. Она, оказывается, привыкла к нему, как привыкла ко множеству цветов в красивых напольных вазах, что стояли в доме Ломбарде повсюду. На маленьком столике жили то розы с непросохшими слезами росы на лепестках, то гладиолусы необычной, почти черной окраски с розовато-белыми прожилками, то букет каких-то мелких, с нежным ароматом цветочков – издали он казался круглым бело-голубым огромным шаром… Хотя Ракель зачастую было не до цветочных букетов, тем не менее, она каждый раз поражалась их красоте и разнообразию.
После возвращения из Мехико здесь ничего не изменилось, и Ракель с удивлением ощутила, что ей приятно это возвращение. Нельзя сказать, что настроение у нее было хорошее, да и откуда бы ему быть, если все пока складывалось не так, как хотелось. Но букет желтых крупных цветов, каких она еще никогда не встречала, радовал глаз, несмотря ни на что. Да тут еще Марта, которая перед ужином забежала к сестре и, заговорив об Антонио, с восторгом констатировала, что он не равнодушен к Ракель. Ее сестра просто слепая, что ничего этого не видит: иначе, зачем ему было лететь в Мехико и заставлять вернуться обратно. И ведь это уже второй раз Антонио возвращает Ракель к себе в дом!..
Ах, ничего-то ровным счетом ее легкомысленная сестренка не понимает – он это делает, чтобы отомстить Максу. Как и Макс в свое время, женившись на ней, стремился свести счеты с ненавистным братом. Так что же, не унималась Марта, может быть, Ракель по-прежнему любит Максимилиано и хочет быть с ним? Ломбарде ей совсем не нравится? Ни капельки?..
Ответом Ракель были жалобы на головную боль и желание поскорее отделаться от общества сестры, чтобы не ломать голову над ответами на ее дотошные вопросы, тем более, что она не всегда могла дать на них правдивый ответ…
Дон Даниэль совершенно расположил Антонио к себе. Если первое время, узнав отца Ракель, он был к нему лишь терпелив, то после разговора с Саманьего вскоре по возвращении из Мехико, Антонио укрепился во мнении, что дон Даниэль человек порядочный и откровенный, безмерно любящий своих дочерей, знающий их слабости и положительные стороны, и к нему, Антонио, относящийся с почтением. Что окончательно завоевало сердце Ломбардо – это искреннее желание Саманьего взять всю вину, за все случившееся с его дочерью, на себя. Ракель поддержала обман исключительно из-за него, своего отца: ведь Максимилиано стал держать их в страхе перед тюрьмой после того, как узнал, что дон Даниэль часто брался за продажу… краденых вещей. Когда открылся обман с поддельным именем, опять он, дон Даниэль, уговорил Ракель, чтобы она согласилась выдать себя за жену Ломбардо.
– Мы не злодеи, сеньор, – глядел он в глаза Ломбардо, – просто нам не повезло в том, что ваш брат выбрал именно нас для задуманного злодеяния. Ракель серьезная, честная девушка, поверьте… Я так говорю не потому, что она моя дочь. Марта тоже моя дочь, и, хотя я люблю их одинаково, понимаю, что Марта более поверхностна… У нас, сеньор, не было денег, но, поскольку Ракель решила в конце концов уехать, мы были вынуждены принять помощь сеньора Альбениса.
Дон Даниэль признался, что он старый доверчивый дурак и питает к Антонио добрые чувства, верит ему…
Когда Антонио постучал в дверь к Ракель, она уже собиралась ложиться спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148