А как хорошо было спать возле матери, уткнувшись носом в подушку, подобрав удобно колени; проснуться среди ночи, чуть пошевелиться и почувствовать осторожное, ласковое прикосновение бессонных материнских рук, ощутить на щеке легкое, теплое дыхание, услышать шепот, такой же, как дыхание, тихий и легкий:
- Болит? Бедненький ты мой!.. Дай брюшко поглажу, пройдет. Может, попить, Санька, хочешь?
Не отвечая, Шурка крепче прижимался к матери, забывался до утра.
Хуже было, когда он оставался в избе один. Тогда в подполье начинал возиться домовой, из-под печки выползали черные большие тараканы, нахально разгуливали по полу, поводя длинными усищами и чего-то выискивая. В каждом углу, куда не доходил глаз, что-то потрескивало, шевелилось, ворочалось. Вся изба наполнялась непонятными, пугающими шорохами.
От страха Шурка накрывался с головой одеялом.
Однажды домовой стал похаживать хозяином в сенях, царапаться в дверь; она отворилась, и нечистая сила, хихикая, затопала на кухне копытами.
- Ай! - закричал Шурка, вскакивая на кровати.
Из кухни на него глядели две пары знакомых оживленных глаз.
- Что, испугался? - спросил Яшка, смеясь и шмыгая носом.
- Мы двором прошли, тихонечко, - сказала Катька.
- Я догадался, - ответил Шурка, успокаиваясь.
- А кричал!
- Живот схватило, - объяснил больной слабым голосом и с особенными предосторожностями вытянулся на постели.
Он сделал страдальческое лицо, поправляя сухую, пропахшую уксусом тряпку на голове.
Гости притихли и, не смея подойти поближе, не дыша, смотрели издали на больного во все глаза.
Шурке это понравилось, и он, играя и наслаждаясь игрой, тихо застонал.
- Больно... очень? - спросила Катька, содрогаясь.
- Нет, немножко, - стойко ответил Шурка, но так поморщился, страдая, что Катька и Яшка переглянулись и стали говорить шепотом, передавая новости.
Миша Император женился. Свадьбу играли, но в избу ребят смотреть не пустили - тесно. А с улицы только и было слышно, как невеста выла да как песни пели, кричали "горько". Появилась пропасть белых грибов. Катькин отец мерными корзинами таскает - и одни шляпки, корни бросает, девать некуда. Столько гриба в Заполе, хоть косой коси. Бабы говорят - примета нехорошая. Вот дуры-то, правда? А Двухголового вчера подкараулили в Баруздином омуте, утопить не утопили, но воды похлебать заставили досыта, помнить будет долго. Яблоки совсем-совсем поспели в Апраксеином огороде, страсть сладкие и крупные, по кулаку. Еще Колька обрезал ножом палец, шибко кровь хлестала, смотреть страшно...
Сколько интересного происходило в мире! И подумать только - без Шурки!..
Ему не оставалось ничего другого, как хвастаться своей болезнью. Повод для этого тут же нашелся. Друзья пришли навестить не с пустыми руками. Растрепа принесла красивые бусы из рябины, самые дорогие черепочки и морковку. Петух, осмелев и подойдя ближе к кровати, выгружал из карманов стручки сахарного гороха, только что добытые в огороде бабки Ольги, закусанное краснобокое яблоко, пригоршню раздавленной малины.
- Спасибо, - прошептал Шурка, принимая бусы и черепочки, поглядывая на все остальное с еще большей жадностью, но не дотрагиваясь. - Мне нельзя есть.
- Почему? - поразился Яшка.
- Не принимает... душа. Я даже не ем сладкий кисель и крендели.
Гости покосились на табуретку, которая стояла возле кровати. Действительно, на ней красовалась препорядочная чашка с киселем и лежали два целехоньких кренделя.
- Совсем ничего не ешь? - переспросил Яшка, невольно делая горлом глотающий звук.
- Совсем.
- Даже чуточку... не ешь? - тоненько протянула Катька, незаметно для себя приближаясь к табуретке.
- Эге. Я кормлю киселем и кренделями кота Ваську.
- Ну, Саня, плохи твои дела, коли так! - "утешил" больного закадычный друг.
- Надо бы, Яша, хуже, да нельзя, - откровенно сознался Шурка.
А невеста шепотом "обрадовала" жениха:
- Ты умрешь с голоду... как бабка Ульяна.
Безнадежно вздохнув, Шурка промолчал.
Некоторое время в избе царствовала тишина. Слышно было, как ползали на полу черные тараканы и жужжали на окнах мухи.
- Саня, поешь немножко! - посоветовал ласково Яшка, присаживаясь на краешек кровати и стараясь не глядеть на табуретку.
- Ну крошечку, самую малую крошечку, - попросила Катька, и слезы выступили у нее на глазах.
- Я не могу пошевелиться, - простонал мученически Шурка. - У меня все болит... косточки так и переламываются... О-ох!
- Ради бога, не шевелись, Саня! - умоляюще сказал Яшка, застенчиво и неловко гладя больного поверх одеяла. - Ты так стонешь, хоть уши затыкай.
- Ох, и рад бы не стонать, Яша... сил моих больше нет. О-о-ох!
Катька заплакала. Яшка нахмурился, закусив губу.
- Умирать с голоду - это уж последнее дело... - пробормотал он. Подумав, предложил: - Мы тебя накормим. Право слово, мы тебя накормим! Ты лежи и только раскрывай пошире рот... Катька, перестань хныкать, держи Саню за голову, - распоряжался он энергично. - Растрепища, выше! Не трожь ложку, прольешь кисель! Саня, миленький, открой ротик... Ну, что тебе стоит!
Шурка со вздохом раскрыл рот и проглотил ложку надоевшего черничного киселя.
- Не могу больше, - искренне признался он. - Если хотите - ешьте сами.
Гости заколебались.
- Нет, зачем же! - мужественно возразил Яшка. - Ты выздоровеешь и все съешь сам.
- Нет, нет. Мне все надоело...
- Да? Ах, леший задери, хоть бы денечек похворать, поваляться! воскликнул Яшка, ожесточенно почесываясь. - Может, и мне кренделей купили бы.
- Я зимой болела, так мамка мне зараз два яйца сварила, - припомнила Катька. - Я съела и выздоровела.
- А я не могу. Меня тошнит... а есть очень хочется, - сказал Шурка и пожевал губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99