Заворчала, загукала: "Что вам надо среди ночи? Как посмели тревожить меня в неположенное время?" Чернушка сладко зевнула и спряталась. Из пуховой норки показалась лапка, заткнула за собой вход куделями мха: не мешайте, мол, спать.
Павел рассмеялся:
- Ишь ты, принцесса на горошине! Ну совсем как большая! В холодную пору все взрослые белки так поступают. Соберутся иногда для сугрева штук по пять в одно гайно, и пролазы плотно заткнут, чтоб не дуло, не морозило.
С добрым утром!
С каждым днем белочка делалась все забавнее. Она уже не хотела сидеть взаперти, по-своему требовала, чтобы с ней играли. Уберечь резвушку от зубов Найды становилось все труднее.
Рано утром, как только начинали тарахтеть таежные кедровки, из прутяного домика раздавалось переливчатое воркованье. Это наша воспитанница просила, чтобы ее выпустили из темной спаленки.
Кедровки - крикливые непоседливые птицы. Встают они чуть свет и начинают горланить на всю тайгу. Но горланят не от радости, что всходит красное солнышко, а просто из-за неуемной жадности. От малиновой зари до сиреневого заката выколупывают они из шишек орехи и прячут в свои бесчисленные тайники. Тем самым они помогают расселяться кедрам, сами не ведая того, что сажают "лесной хлеб". Но для белок, рассказывают охотники, эти назойливые трескучие скопидомки якобы страшнее кровожадных соболей, потому что часто оставляют белок и соболей без зимнего корма.
Итак, белочка настойчиво просила, чтобы ее выпустили на волю.
- Чернушка! Чернушка! - крикнул я нарочно громко, чтобы она запомнила свою кличку. Но не торопился открыть плетенку.
- Чернушка! Чернушка! Иди сюда!
Белочка сердито била головкой по крышке, царапала прутья, возмущенно урчала, если я слишком медлил. Приподнимал крышку-дверку. Хвостатый колобок усаживался мне на руку и начинал прихорашиваться.
Умывалась она очень старательно. Сперва облизывала красненьким шершавым язычком передние лапки, каждый пальчик в отдельности, а ладошки - особенно тщательно. При этом, как человек, поочередно поддерживала одну лапку другой. Затем терла влажными ладошками заспанную мордочку. Причесывала коготками, будто гребешком, спутанные шерстинки. Выщипывала зубами из хвоста перышки и застрявшие моховинки.
Потом начинался завтрак. Попив теплого молока, закусив кедровыми орешками и таежными ягодами, белочка норовила поскорей выскочить из палатки. Она очень любила утренние прогулки.
Все полевики, кроме Курдюкова, выбирались из палатки, чтобы посмотреть, как резвится наша воспитанница. А она смешно скакала. Задние лапки у нее, как у взрослых белок, длиннее передних, оттого кудлатенькая зверюшка будто качалась на невидимых волнах.
Сашка начинал бегать, и малышка за ним. Сашка петлял, кружился, и белочка не отставала. Неожиданно развернувшись, он приседал, прятался в кустах. Чернушка явно терялась, смотрела, оглядывалась по сторонам, но никого из-за высокой травы не видела. Ой, как страшно в тайге одной!
- Чернушка! Чернушка! - кричал я.
Она вздрагивала, прислушивалась и радостно неслась на мой голос.
Медвежья услуга
Недолго мы жили на одном месте - подгоняла полевая работа.
Возле нового лагеря, на густых ветвях лиственницы мы заметили круглый комок. Он хорошо выделялся среди чистой, светлой хвои своей пестрой окраской - смесью какой-то черной и бурой травы. Павел заявил, что это - гайно.
- Давай достанем! - предложил он. - Вот Чернушка обрадуется! Все-таки не в корзинке будет жить, а в настоящем беличьем домике.
Павел проворно полез на дерево. Но едва он прикоснулся к путаному ворошку, как оттуда выскочил темно-бурый зверек. Бесшумно обогнув планирующим полетом стоявшую напротив березу, он скрылся в глушняке пихт. Вскоре раздался жуткий, пронзительный вопль: так истошно орет заяц, схваченный лисой.
- Поймал! - обрадовался Павел. - Одна улетела, а другая сама ко мне в рукав заскочила.
Он бросил на землю гайно, которое было небрежно свито из черного бородатого лишайника и сухого мха-долгунца. Никакой дополнительной мягкой подстилки внутри гнезда не было - ни птичьих перышек, ни звериной шерсти.
Спустившись, Павел осторожно вытащил из рукава брезентовой куртки перепуганного зверька. Тот сонно щурил от солнца большие глаза, похожие на темные стеклянные шарики.
У белки-летяги на спине густая, мягкая, но очень короткая, точно подстриженная, дымчато-серая шерсть с шелковистым отливом и буровато-желтым крапом. Брюшко - белое. Хвост - черный, пышный, широкий, но не длинный, как и у ее родных "сестер" - обыкновенных белок. На передних лапах летяги тоже топорщились четыре пальца. Однако пятый не превратился в мягкую культяпку-подушку, а, наоборот, вымахал в здоровенный игловидный отросток, покрытый пушистой складчатой кожей. Эта волнистая, отвислая кожа, называемая летательной перепонкой, тянулась вдоль боков зверька от передних конечностей к задним.
Мы посадили летягу на ствол кедра, она точно приклеилась, втиснувшись острыми пружинистыми коготками в твердые чешуйки коры. Однако по-прежнему не шевелилась, - видимо, так сильно перепугалась, что даже оцепенела от страха.
Павел громко свистнул. Зверек проворно скользнул вверх, оттопырил пальцы-иглы и, не раздумывая, прыгнул с вершины дерева. Небрежные отвислые складки между его лапами расправились, натянулись. Смешная, кудлатая белка, похожая на сморщенный ком, превратилась в трапецию, парящую над нами в воздухе. Легко планируя, она описала плавную дугу, накренила в сторону взъерошенный хвост-руль и, круто изменив направление полета, далеко, метрах в пятидесяти от нас, прилепилась к стволу пихты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34