сунул стеклянную трубочку - она, нехотя, как бы проверяя, проглотила сладкую каплю, облизалась, ласково заурчала и вдруг, смешно причмокивая, посапывая, жадно принялась сосать.
- Ну и потеха! - восторгался Николай Панкратович.
А Рыжик пить молоко не стал, не понравилась ему "стеклянная мама".
Только посадил Павел сонных бельчат в карман, откуда ни возьмись, налетела Найда. Она злобно зарычала, вцепилась зубами в куртку да так рванула, что лопнул по швам рукав. Никогда прежде в лагере собака не была такой дерзкой. Всю жизнь эту сибирскую лайку охотники-промысловики заставляли выискивать, выслеживать по первому, еще неглубокому снегу зверей. Она могла равнодушно смотреть только на убитых белок, а тут появились живые - и где? - в кармане у человека!
"Ай-ай!.. Ай-ай-ай!.." - возмущалась Найда, требуя на своем собачьем языке немедленной расправы с бельчатами.
А беззаботные, глупенькие малыши спокойно спали в кармане. Они не понимали еще, с какой опасной соседкой им придется жить.
И раз... и два...
Наутро мы поднялись, как обычно, с робкими первыми лучами солнца. Лишь Сашка не обратил внимания на призывный звон кастрюли, то есть на сигнал дневального. А когда мы стали будить его хором, он обозвал всех "полуночными ведьмами" и забился в самую глубину спального мешка, откуда его невозможно было вытащить.
Тогда я позвал Рыжова. Мы схватили мешок, влезли на валун, стоящий у глубокой заводи, и вытряхнули неженку прямо в ледяную воду. Волынов, не успев даже охнуть и дрыгнуть ногами, столбиком пошел ко дну. Все ждали, что, всплыв, Сашка обязательно начнет ругаться. А он замотал смешливо головой, фыркнул по-моржиному, причем струистые брызги полетели сразу изо рта и ноздрей, перемахнул саженками через весь Тынеп, нырнул раз пять селезнем и, повернув к нам, миролюбиво вылез на берег.
- Теперь непременно каждое утро буду купаться, - улыбнулся он. Надо закалять волю, чтобы стать мужественным.
После завтрака я велел Сашке собираться в маршрут.
- В настоящий геологический маршрут?! - Он встрепенулся. - Вот здорово!
Он вскинул на плечо ружье, набил карман патронами, сбоку повесил охотничий топорик, на грудь - бинокль, за голенище кирзового сапога сунул остро наточенный кинжал в чехле.
Рыжов и Курдюков, глядя на него, тихонько посмеивались.
- Готов, товарищ начальник! - Лицо Сашки горело в предвкушении необычных приключений - ведь первый в жизни маршрут!
- А накомарник где?
- Я специально оставил его. Решил привыкать к комарам.
- Ну хорошо, смотри, потом не скули.
Мы круто завернули в синюю пасмурь тайги. В одной руке я зажал пластмассовый компас, чтобы не потерять его и точно, в соответствии с картой, выбирать направление пути; в другой - геологический молоток с длинным березовым черенком для опоры, на котором были вырезаны через равные интервалы риски-отметины для всяких быстрых линейных замеров. Так медленно, тяжело без привычки брел я по холмистому залесенному склону. Сашка понуро плелся сзади.
Через редкие кружевные прогалины хвойных ветвей пробивались горячие лучи солнца; от буйного пышного мха, пропитанного до самых верховинок болотной влагой, тянуло грибным духом. Плотная кисея накомарника мешала дышать, раздраженно рябила перед глазами; темные унылые деревья делались от того еще мрачнее.
Приостанавливаясь поминутно и глядя на фосфорическую стрелку компаса, чтобы не сбиться со строго намеченного азимута, я терпеливо считал парами пройденные шаги: "И раз... и два... и три..." Мой помощник остервенело махал осиновым веником, разгоняя клубящихся кровососов, которые так и льнули к его открытому, безбородому лицу. Хоть и слишком занят он был бесполезной расправой с неотвязным гнусом, напоминая порой крутящуюся ветряную мельницу, все же беспрерывно умудрялся болтать, то и дело задавая разные вопросы. А мне обязательно нужно было знать, сколько километров мы прошли, чтобы в любой момент можно было нанести на карту отрезок пути и, завернув по-иному азимуту, бормотать заново: "И раз... и два... и сто..." Пара шагов - это примерно полтора или два метра, смотря по сложности рельефа: по заболоченности и другим бесчисленным преградам тайги.
Через каждые двести метров мы вырывали с помощью молотка под вывороченными корнями или на бестравной чистовине ямку, черпали алюминиевой ложкой сухую рыхлую почву и ссыпали в кальковый пакетик, на котором был написан номер.
Я растолковал Сашке, что это не просто обыкновенная земля, а так называемая металлометрическая проба. Ее обязательно следует записать в специальный журнал документации и строго "привязывать" место взятия к аэрофотоснимку. Нашему отряду предстоит набрать за полевой сезон со всей площади исхоженной тайги две с половиной тысячи таких, с беглого взгляда пустяковых проб. Но они, как и речные шлихи, которые предстояло промывать Николаю Панкратовичу, нужны для поисков полезных ископаемых.
Если, например, около поверхности прячется от глаз человеческих какое-нибудь богатое месторождение, то мелкий рыхлый грунт над ним песок или, скажем, глина - будет насыщен тем металлом, который заботливая природа накопила в невидимых рудных залежах. Сделав тончайшие спектральные анализы всех набранных проб и нанося итоговые результаты на сводную карту в виде всевозможных разноцветных кружочков, мы соединим однотонные, однозначные бусинки-проценты в замкнутые ожерелья. Они-то как раз в форме плавных, но причудливо-извилистых линий оконтурят участки тайги, где скрываются под корнями деревьев заколдованные клады.
Конечно, я объяснил начинающему геологу основную суть метода подобных, так называемых геохимических поисков полезных ископаемых слишком упрощенно и, вероятно, не очень-то доходчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34