..
— А вот еще непонятное мне дело,— раздумчиво растягивая слова, чуть смущенно заговорил дед.— Вот, скажем, АРА эта. Только што воевали мы с ними, а тут на тебе: у нас беда, и они с помощью... Стало быть, не вредные они? И, может, вся война промеж нас зазря была? А?
— Эх ты, лесная душа,— усмехнулся матрос, высоко вскидывая левую бровь.— Ты что же думаешь: это в самом деле от доброго сердца они? А этого не хочешь? — И кукиш с синим татуированным якорем протянулся к носу деда Сергея. Рябое лицо матроса потемнело, стало жестким.— А ежели я тебе объясню, что эта самая АРА в девятнадцатом и двадцатом году во всю силу помогала Деникину и Врангелю, самым нашим врагам? Тогда как? Ежели она, эта самая АРА, помогала кровавой гадине Пилсудскому, когда он в прошлом году на Украину ворвался и кровью ее до последней сажени окропил? Тогда как? А? Вот и понимай!
— Не понимаю,— после недолгого молчания развел руками дед.
Гребнев усмехнулся, потер ладонью щеку.
— И я, прямо тебе скажу, Павлыч, не сразу понял. А вот приехал в губком, сюда то есть, на место, тут мне все карты и выложили... И чтобы тебе стало ясно, что к чему, я тебе, что знаю, перескажу...
— Ну-ну,— сцепляя на столе руки, наклонил голову дед. И повернулся на мгновение к бабушке Насте: — А ты бы, старая, еще самоварчик согрела. Да на пасеку сбегай, вот тебе ключ от омшаника. Там в бочонке медку прошлогоднего малость осталось.
— Да подожди ты,— отмахнулась бабушка.— Тоже хочу послушать, что к чему... Не трава тоже.
— Верно,— твердо сказал матрос.— Пусть и бабка послушает. Это каждому нашему человеку знать надо. А чай не уйдет, еще успеем...
Он помолчал, глубоко вздохнул.
— Так вот... Никакой тут доброты ихней нет и не будет. Когда они, значит, увидели, что военной силой нашу республику им на колени не поставить, тут они стали думать-придумывать, с какого бы конца ее побольнее укусить... А знают же: голод у нас. Весь мир об этом знает. Война да разруха до того довели — половина земли не пахана, не сеяна, народ с голоду да с тифов этих разных преждевременно в могилу ложится... Вот они, значит, тогда предлагают нам помощь этой АРА...
— Да какая она из себя, АРА эта? — почти шепотом спросила бабушка Настя, с опаской покосившись на деда: не заругает ли?
Но дед молчал.
— АРА — это, если на наш язык перевести, будет: Американская административная помощь. По ихнему языку: Америкен реляйф администрейшен. Это будто они тем странам от доброты своей помогают, которые войной покалечены.
Матрос залпом выпил остатки остывшего чая, пососал кусочек морковки.
— А какая эта доброта, мы теперь очень даже хорошо знаем. Сначала они всем заклятым врагам нашим помогали, всяким белогвардейцам, Пилсудским да Хорти — есть такая буржуазная гнида в Венгрии... А потом, значит, к нам... Ну, Ленин подумал-подумал: что делать? Жалко ведь народ наш русский или там, скажем, туркменов всяких, которые трудящиеся?.. Очень даже жалко! А они, американцы, обещают: дескать, организуем питание миллионов детишек. «Важно для нас?» — думает Ильич. А как же неважно: целые миллионы детишеских жизней спасти можно... Ну и послал Ильич наркома Литвинова в Варшаву, там он с ихним министром встретился — по фамилии Гувер. Подписали они договор. А в договоре что написано? А написано там: разрешается им, американцам, ввезти сюда вместе с продовольствием триста своих представителей да здесь нанять из наших еще десять тысяч человек — по ихнему выбору и усмотрению. То есть кто им понравится. А кто им нравится — нам-то с тобой, Палыч, уже после войны вот как все ясно. Глотовы им нравятся. И опять Ильич думает думу: пущать или не пущать?.. А детишки голодные по улицам ходют, да, глядишь, и помирают. Ну и тут же Ильич телеграмму отбивает Литвинову: подписывай... А сам-то Ильич своей ясной головой уж вот как ясно видит, для чего они к нам лезут. Ну, скажем, хотите помочь — помогайте, как другие страны помогают: скажем, межрабпомгол, комитет путешественника Нансена, Международный Крест Красный. А эти, американцы то есть, уперлись: не пустите наших представителей — не будет вам ни пайков, ни детских столовых...
— Стало быть, и у нас в Никольском столовая будет? — задыхаясь, спросила бабушка, крестясь на иконы.
— Будет...— Матрос помолчал, прищурившись, с неприязнью вглядываясь в висевшие перед ним строгие лики святых. И уже с неохотой добавил: — Ну вот они и приехали...
— И снова не понимаю я, прости ты меня, глупого,— глухо сказал дед.— Ну чего им вот, скажем, здесь, у нас на Поволжье, требуется?
— Опять скажу: лесная, невинная ты душа! Он пока сюда доедет, по всей России-матушке проедет, все выглядит, где какие заводы стоят, где мосты всякие, где дороги, какие у нас оружия. И как мы живем. Все это в свою книжечку запишет,— ежели новая война, вот как пригодится...
— Вон оно что! — свистнул дед.— Ну, а чего же, опять скажем, интересного тут у нас?
— Чего? А вот, скажем, еду я сюда и интересуюсь, где этот самый Кестнер-американец, который к вашей рубке приставлен? Ну и узнаю: вверх по Волге подался. Зачем, спрашивается? А там у нас неподалеку патронный завод огромаднейший... Вот он и поедет, и поглядит, и в свою книжку запишет. А то, глядишь, и человечка какого из бывших встренет... Мало ли еще их, врагов Советской власти, по всяким норам прячется, ждут не дождутся своего часа... Они же, кто против нашей власти,— друг другу братья кровные. Глотов приехал сюда, где живет? У попа. А поп этот — первая контра, как мы открыто говорим: опиум для народа...— И опять Гребнев с неодобрением глянул вверх, на иконы.
— Значит, изнутря хотят нас подорвать? — спросил дед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65