Значит, правильно догадался Арбуз: что-то углядела, иначе чего бы ей сейчас караулить?!
За минуту он промок до последней нитки, хоть выжимай! Дождь хлестал голову, лицо, струи стекали под рубахой по плечам и спине. Но ведь надо выручать листовки... Если они еще там!
Очередная молния раздробила небо на синевато-огненные изломанные куски. В мгновенной вспышке света Пашка отчетливо увидел, как Танькина рука протянулась к створке окна. Звона стекла он не слышал, видел лишь темный силуэт, склонившийся над подоконником.
Пашка притаился у конуры, ждал... И ждал долго.
Но вот раскаты грома покатились куда-то к заставе, к дальним окраинам. Жесть крыши еще повторяла громыхание удаляющегося грома, когда Пашка сквозь шум ливня услышал голос Таньки:
- Да что вы, папаня?! В горнице-то духота нестерпимая, прямо дышать нечем! А грозы я ни капельки не боюсь!.. Вам самим, папаня, ежели не желательна свежесть, подите да лягте. Мамаша постель с полчаса как постелила, все подушки ровно пух взбила. И голову под них от грозы запрятала.
- Выходит, в меня пошла, дочуня? - хохотнул в глубине дома довольный ершиновский басок. - Ишь ни молоньи, ни громы тебе не страшные! Молодец, дочуня!
- Уж ка-а-кая есть! - протянула Танька. - Шли бы вы, папаня, спать, право! Сами же говорили: завтра с утра товар привезут.
- И то! За день-то намаешься, аж сил нету!
И снова в окне осталась одна девичья тень. "Значит, не продала! - с облегчением вздохнул Пашка. - И за то спасибо. Выходит, и листовки в сохранности".
Переждав минуту-две, оторвался от забора и пошел к дровяному сараю. Но вдруг сверкнула молния, осветила двор. Сверху послышался шепот:
- Пашка!
Он косо, через плечо, глянул вверх.
- Ну?
- Опять, стало быть, лопоухого лентяя кормишь, да? Ишь он от грозы-дождичка как упрятался! Нажрался! Будет всю ночь напролет дрыхнуть, тащи прямо из-под носу что хочешь! Ворье да грабители по всей Москве артелями шастают!
- Да что ты, Татьянка?! - возразил Пашка. - Кто в такую непогоду воровать сунется?! А если насчет Лопуха... Так мне ему и дать-то нечего, сами с голода скоро пухнуть станем... От дождя нес спрятался. Мне мать велела дровишек принести, сырость в подвале, как в помойной ямине...
- Хи-хи-хи-хи! - негромко, чтобы не услышал отец, засмеялась Танька. - Дровишек! Скажешь тоже! Врать-то не выучился! Утром позавчера ваш Андрейка мало, что ли, дров наколол да натаскал под навес? За два часа до свету принялся колуном бухать. Папаня ему в окошко приказывали: прекрати, мол, безобразить, спать всю ночь не даете! То песни в полный голос, то вот дрова понадобились!
- А Андрей чего? - с интересом спросил Пашка от сарая, снимая дверную защелку.
- Грубиян неотесанный твой Андрей, вот что! - ответила "принцесса". - Только и рявкнул в ответ: "Подите вы все к дьяволу! Ни жить, ни дела делать спокойно не даете!" Ну, папаня окошки и заперли наглухо: разве с таким шалым поговоришь?.. Ой, Пашка, выгонят вас папаня отсюда!
- Тебе-то что? - хмуро спросил Пашка из темноты. - Жалеть, что ли, станешь?
- А вдруг?! Хи-хи-хи-хи! - донеслось сверху.
- Пусть твой папаня злостью своей подавится! - крикнул Пашка из сарая. - Не имеет он права, потому что Андрюха на царской действительной службе! Указ на то был!
- Какие вы все грубые! - грустно сказала Танька. - Что ты, что твой красавчик-брат... Никакого благородного обращения не понимаете!..
Не ответив, Пашка ощупью нашел спрятанные за поленницей листовки. Целы! Слава богу, целы! Если бы что с ними стряслось - как в глаза Шиповнику тогда смотреть?!
Он слышал, что окно на втором этаже со звоном захлопнулось, и даже не стал набирать охапку дров. Ни к чему! Засунул поглубже под рубашку пачку листовок, затянул потуже ремень и вернулся в подвал.
Мать мыла у стола миски и ложки. Отец, устало кряхтя, стаскивал сапоги с разбухших ног, отекших за двенадцатичасовую смену.
- Ма! - окликнул Пашка, запирая дверь во двор.
- Что, сынонька?
- Так я снова туда, к казармам, побегу, караулить дальше. Вдруг Андрюху из Хамовнических в какое другое место перегонят? Болтали, могут сначала всех то ли в Александровские, то ли в Крутицкие казармы перевести.
Мать посмотрела с недоверием. Но Андреич с кровати сквозь зевоту подтвердил:
- И у нас в цехе разговор был. Будто изо всех казарм сперва в одно место, а уж потом на погрузку... Их сам черт не разберет, царевых придумщиков! С каждым годом все больше от народа таятся и все больше лютеют. Ну, однако, ты, Пашка, Андрюхину брезентовку накинь, снова дождь хлестануть может...
- Ладно, батя.
Помолчав, мать вздохнула:
- Горе ты мое, Пашенька! Рубаху-то на, надень сухую, промок весь. Вторую ночь не спишь, сынонька... Да пожевать хоть хлеба с картохами прихвати...
- Спасибо, мам! Там ребята, поди-ка, оголодали...
Переодевшись в сухое - больше всего боялся: промокнут листовки, размажется на них краска, - Пашка нащупал над кроватью брата его брезентовую спецовку. Рассовывая по ее карманам куски хлеба и картошку, вспомнил про свой сундучок. "А что? Неплохо на всякий случай прихватить какую-нибудь железку. Все вроде оружие!"
Стоя на коленях, выдвинул сундучок, принялся шарить на ощупь, что-то зазвенело у него под рукой. "О, свисток, срезанный Голышом у Обмойкина! Возьми, Пашка, авось пригодится!"
12. БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Дождь не переставал. Клокотала в канавах покрытая желтой пеной вода, выворачивала булыжины мостовых. Несла жалкие отбросы, обнажая нищету рабочих окраин.
Пашка торопился. Накинув на голову капюшон брезентовки, бежал, не глядя по сторонам.
Да и смотреть не на что и не на кого - на улицах безлюдье и тишина. В окнах тьма - спит намаявшееся за день рабочее Замоскворечье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79