- Я не еду. Посылайте, куда надо.
Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь.
- Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь?
Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя!
- Не спорь, Маша. Надо будет - пошлют.
Он изменился за эти три месяца. Острижен наголо. Лицо почернело от худобы и загара, черты стали жестче, и какой-то неистовый свет в упрямых глазах.
- Я звонил к вам домой, - говорил он, крепко держа руку Маши. Ответили, что ты здесь. Такая удача! Я через час уезжаю.
Завыла сирена. Все пошли в бомбоубежище.
- Какая ты, Маша... - улыбался Митя, приглядываясь к ней.
Она поняла недосказанное.
И все время в бомбоубежище, когда они произносили обидно обыкновенные слова, она понимала все, что он должен был и хотел, но так и не решился сказать.
Где-то упала бомба. Казалось, раскололась земля. Стены качнулись. Лампочка мигнула и погасла. Несколько минут было темно.
- Боишься? - спросил Митя.
- Нет.
Подошел профессор Валентин Антонович. Он держал в руке шляпу и, по обыкновению, был опрятно и изящно одет, как будто собрался на лекцию, только землистый цвет кожи и измученный взгляд говорили о бессонных ночах.
- Я вижу своих учеников в военных шинелях! Расстаемся, друзья.
Валентин Антонович взял обеими руками их руки, неспокойно вглядываясь в лица.
- Друзья! Что происходит с миром? Непостижимо! Немыслимо! Они надвигаются на нас, как Батыевы полчища. Над Москвой фашистские самолеты! Что станет с миром? Что делать? Один выход: все от мала до велика за ружье. А я не умею стрелять, и немолод, и я... растерялся.
Митя расстегнул полевую сумку, вынул томик "Севастопольских рассказов", протянул Валентину Антоновичу.
Валентин Антонович полистал Митину книжечку:
- В этом году я предполагал семинар.
- Я беру "Севастопольские рассказы" с собой, - сказал Митя.
- Берите! Непременно берите! - в каком-то возбуждении, почти со слезами в голосе, заговорил Валентин Антонович. - Вы с собой уносите многое - идеи, мысли, чувства. Наши враги не представляют даже, как мы вооружены! Нас нельзя победить. Нет! Нет! Нет!
Снова упала бомба. Близко. Долго слышался гул.
Валентин Антонович вернул Мите книгу, нахлобучил шляпу на лоб:
- Прощайте, Агапов.
Он пошел прочь, но вернулся.
- Нас победить нельзя. До свидания, Агапов. Возвращайтесь. Вы вернетесь, Агапов. Вы мой ученик, я вас жду. Вы вернетесь. До свидания, Агапов!..
- Бедный Валентин Антонович, - вздохнула Маша, когда профессор ушел.
- Всем приходится трудно, - хмуро ответил Митя и торопливо сказал: Подари мне на память карточку... Какую-нибудь. Все равно.
У Маши был с собой студенческий билет.
Митя перочинным ножом снял с него фотографию:
- Ты здесь веселая... Маша, нас отправляют из Москвы, я не знаю своего адреса. Куда писать тебе?
- В Свердловск. Только скорее. Ты скоро напишешь?
- Да. Знаешь, я напишу сегодня.
...И вот она не получит письма.
Глава 2
Эшелон без остановок идет мимо разъездов и станций. Лес, песчаная насыпь, овраги, до горизонта пустые поля.
Маша смотрит в окно. Осталась наедине со своей родиной, с глазу на глаз.
Деревенька. Вдоль размытой дождями дороги осторожно выступают гуси, переваливаясь на красных лапах; на краю деревни - гумно, столбами вырывается мякинная пыль: обмолот.
Но вот гумно позади, и гуси, и повисшая над обрывом изба.
Вдоль железнодорожной насыпи вырос темный еловый бор.
Снова деревня. На отлете - двухэтажный каменный дом: школа. Девочка в красном галстуке выбежала на крыльцо, проводила поезд взглядом, долго махала рукой...
- Ты о чем задумалась, Маша?
- Так, мамочка... Вспомнила детство.
...В большие праздники приходил Аркадий Фролович. Он раздевался в прихожей, поправлял галстук и расчесывал перед зеркалом жесткую щеточку волос. Так же тщательно он расчесывал брови и густые, пышные усы. Маша с глубоким вниманием следила за этой церемонией. Аркадий Фролович с иронической усмешкой рассматривал себя в зеркало.
- Ну как? - спрашивал он.
Из всех известных Маше людей Аркадий Фролович был самым удивительным человеком. Это он "вырвал из когтей смерти" ее отца, как говорила Ирина Федотовна. О том, как в 1918 году Аркадий Фролович целую ночь после боя искал своего друга Кирилла Строгова, которого все считали погибшим, и нашел в воронке от бомбы, а потом тащил на себе до санитарного пункта, эту историю Маша много раз слышала от мамы.
Она вспоминала ее, когда Аркадий Фролович появлялся в их доме.
Кирилл Петрович, прихрамывая и опираясь на палку, выходил в переднюю встретить гостя; они хлопали друг друга по плечу.
В дни, когда приходил Аркадий Фролович, Ирина Федотовна никого больше не приглашала. Аркадий Фролович был нелюдим. Он предупреждал по телефону:
- Приду отвести душу, если только никаких ваших дам и прочих джентльменов не будет.
Он приходил не часто, раз в два-три месяца, зато высиживал почти весь день, до глубокой ночи.
После нескольких шахматных партий и праздничного обеда с пирожками, жареным гусем и каким-нибудь соусом - очередным изобретением Ирины Федотовны, чаще всего неудачным, в чем, правда, никто не признавался Аркадий Фролович открывал крышку пианино. Откинувшись на спинку стула, он играл что-то длинное, с силой ударяя по клавишам, и Маше казалось, надают тяжелые камни, и было жаль и грустно, что они отрываются от скалы и летят.
Ирина Федотовна иногда говорила:
- Почему вы доктор, а не музыкант?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73