- Мой дом, - говорил Федор Филиппович, скупым жестом показывая шкафы и полки. - Книги - друзья, которые не изменяют, как сказал Пушкин. Садитесь. Итак?
Он все-таки желал знать, что их привело, без предупреждения, в неурочный час. Он подозревал: его ученица с кавалером пришли не просто, что-то их привело.
- Я хотела... мне хочется вам рассказать. Заведующий, очень благородный человек, необыкновенно хорошо к вам относится, считает вас самым талантливым, образованным, самым образованным преподавателем в техникуме, и... - беспомощно лепетала Катя, - и мы все с ним согласны.
- С чего бы заведующему явилась мысль меня вама аттестовать? - вслух размышлял Федор Филиппович, слегка теребя каштановый ус. - А-а! Ведь у вас там происходит, так сказать, собеседование. Комиссия из центра.
- Комиссия! Одна тетка, - пренебрежительно повела Катя плечом.
- Когда тетка с полномочиями, это уже не тетка, а инспектор. Вероятно, попутно речь возникла кое о ком из преподавательского состава... Нет, прошу вас, - холодно остановил он Катю, порывающуюся что-то сказать, - никаких осведомлений. Я не задаю вам вопросов. - И, круто переводя разговор на другую тему, кивнул на Максима: - Вы не познакомили нас.
Максим поднялся, по-военному щелкнул каблуками.
- Курсант ВЭШ, Военной электротехнической школы, Максим. Катин жених.
- Поздравляю. Вам повезло. - И Кате: - Вам, я думаю, тоже.
Прелестное, чуть грустное лицо глядело на Катю из деревянной рамки, и чья-то чужая, нелегкая, должно быть, доля не отпускала.
Федор Филиппович вслед за Катей перевел взгляд на карточку. Тревожная пауза.
- Она не создана для семьи, - сказал после паузы Федор Филиппович. Вернее, не только для семьи создана. Все что-то куда-то звало ее. Скучала. Таилась, но я вижу. Я сам ей подсказал, послал в Москву учиться на медицинский факультет. После революции это стало доступней для женщин. И мальчишки подросли к тому времени. Довольно быстро она перекочевала в театральную студию. Иной, соблазнительный мир. Талант, и... "ты отдала свою судьбу другому"... Слышали такие слова?
- А вы? Сыновья? - спросил Максим своим твердым, не ластящимся голосом.
- Ей было мучительно нас оставлять. Нам тоже. Но мы стараемся одолевать нашу беду. Мальчишки у меня молодцы.
Федор Филиппович поднялся.
- Вы пришли ко мне с добрыми намерениями, благодарю вас, - сказал Федор Филиппович Кате. - А с Джемсом справляетесь отлично. Вероятно, дальнейший ваш путь...
Федор Филиппович пытливо поглядел на Максима.
- За мной, как нитка за иголкой, - ответил Максим.
Он не нашел ничего более подходящего, как сравнить ее с ниткой! "Я, Катя Бектышева, нитка!" Со своей неколебимой уверенностью он всегда скажет такое, как ошпарит, как ледяной водой окатит из проруби.
- В том смысле, - глядя на Катю, сказал Максим, - что иголка без нитки никому не нужный, бесполезный предмет.
- Я так и подумал, - ответил Федор Филиппович.
46
Все кончилось. Кончились надежды. Помнишь, Варвара, он звал тебя бешеной? За твой неспокойный нрав. Бедная Варвара, и любовь твоя его не спасла... На Иваньковском погосте свежая могила: "Здесь покоится погибший от кулацкой пули председатель Иваньковского сельсовета большевик Петр Игнатьевич Смородин. Вечная память тебе, товарищ!"
Катя горько вспомнила о Петре Игнатьевиче сейчас потому, что маленький разъезд, на котором они сошли с Максимом, был в точности похож на тот, откуда меньше года назад Петр Игнатьевич провожал ее учиться в педтехникум. Такое же небольшое станционное здание, с тремя полукружьями окон и крылечком под навесом, ровненький ряд светло-зеленых, не успевших прокоптиться от дыма акаций за низким штакетником, крытый шатром колодец с бадьей на цепи, плотно утрамбованный красноватый песок платформы, сараюшки, травянистый холм погреба, длинные поленницы березовых дров и в десяти шагах позади строений частый лиственный лес. Едва поезд затих вдалеке, из леса хлынули свист, щелканье, трели - такой ликующий птичий хор, что некоторое время Катя и Максим стояли полны изумления.
Потом они пошли не в лес, а в противоположную сторону, где сразу за железнодорожными путями начинались овсяные и ржаные поля, их молодая зелень была сочна, и свежа, и по-весеннему радостна.
Был воскресный день. Максиму дали увольнительную до завтрашней побудки, поэтому надо спешить. Туда восемь верст и обратно. Надо успеть к вечернему поезду.
- Успеем. Однако давай шагать, поторапливаться, - сказал Максим.
Они шагали полевой дорогой. Небо звенело. Иногда крошечный темный комочек стремглав упадал в поле из выси. Это жаворонок нес мошку в жадные клювы голодных птенцов.
Как они ни спешили, Катя непременно хотела завернуть ненадолго в ту осиновую рощу. Как это было давно! Был такой же ранний май. Вася привез ее на велосипеде. Ему понадобились ландыши для докторской дочки, и он прихватил с собою Катю, отчасти помочь ему собрать ландыши, отчасти развлечь. Вася всегда был занят, торопился куда-то, Катю он развлекал и любил мимоходом, урывками. Бурно и виновато, оттого что урывками...
Вот та осиновая роща. Та же. Кажется, не постарела совсем. Легкий, ласковый шорох в верхушках тонких осин. Они остановились. Ландышевого озерца не было. Май был холодный. Ландыши еще не распустились.
- Катя! - позвал Максим.
Она оглянулась. Он протягивал ветку, один листочек колыхался на ней.
- Что это? - спросила Катя.
- Зеленая ветка мая.
- Не пойму.
- А ты пойми.
Она помолчала. Они пошли дальше. Старый бор подступил к дороге темной стеной. И все - поле, лес, небо - пело, звучало. И вот показалось Заборье. Показалась колокольня церковки и среди берез и лип - красная крыша загороженного садом дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84