Случалось, что пищи не хватало и волки голодали, но вожак твердо выдерживал любые трудности и только к весне приводил стаю в родные места, чтобы у знакомых озерных берегов подготовить логово для новых щенят, для новой волчьей жизни.
Вожак еще отдыхал, но в его голове уже зрело решение: пора уходить в свои глухие угодья, спрятаться в глубине дальних чащоб лесного края. А перед уходом еще раз сделать набег на деревню — вряд ли люди ждут их повторного нападения на свой скот так скоро.
Едва сумерки длинными хмурыми тенями легли на сугробы, вожак поднял стаю и повел к деревне. Нет, в его сердце не было злобы на людей, да и голод сейчас не мучил его семью, но старый волк привык действовать неожиданно. Именно так он запутывал своих врагов, не позволяя им угадывать его действия.
К деревне подошли глубокой ночью. Луны не было, и дома выглядели совсем не так, как в прошлый раз. Теперь они словно срослись с темными снегами, словно затаились, соединенные воедино густой, непроницаемой чернотой ночи. Но волки достаточно хорошо видели и во тьме. Хотя они любили лунные ночи, но темные для набегов были надежней — темень скрывала от чужих глаз.
Оставив стаю у околицы, Вой двинулся в глубь деревни. Он чаще всего именно так начинал нападение. Но на этот раз, сделав несколько шагов, вожак замер. Жгучая тревога сжала сердце, больно кольнула под ложечкой. Шестым чувством волк уловил: деревня не спит, деревня ждет его…
Он стоял не шелохнувшись. Дома, черные и тяжкие, еще были укутаны мертвой тишиной, которая вот-вот прервется… Но вожак уже знал, что надо делать, чтобы спасти семью.
Стая была в нескольких шагах. Волки уловили его короткое тихое рычание и поняли все. Замешательство, возникшее в стае, длилось миг, и она тотчас ринулась прочь от деревни.
Сразу же, словно по команде, зловещая тишина раскололась выстрелом. Надрывно залаяли собаки… Семья старого Воя уходила, но он знал, что у края леса ее может ждать засада, хитрая человеческая засада, смертельно опасная для его родной стаи. И он остался, чтобы отвлечь врагов.
Метнувшись к ближайшей избе, он проскользнул вдоль забора и звучно, грозно взвыл. Сразу же грохнули два выстрела. Собаки, заливаясь злобным лаем, бросились на голос волка, за собаками спешили люди.
Вой знал расположение деревни и на бегу прикинул, где можно будет выйти к лесу. Наткнувшись на глухую стену, которой прежде не было, он рванулся в сторону, обежал двор и почти вплотную столкнулся с людьми. Волк круто повернулся. Три человека с ружьями наперевес гнались за ним. Им была очень нужна, просто необходима его волчья жизнь…
Вой помчался к двум сараям, между которыми был узкий длинный проход на улицу, ведущую к лесу. Вот он уже в знакомом коридоре между черными высокими стенами сараев, впереди — свобода! И вдруг опытный бесстрашный волк оцепенел. Он понял: наступил его конец- выход из коридора был плотно забит досками…
Вожак повернулся лицом к смерти, грозно оскалив клыки.
«В темноте не стрелять!»- крикнул один из людей.
Все трое стояли, полностью закрывая проход, направив ружья во тьму. Волк, конечно, не понял значения слов, но голос человека словно ударил его по ушам. Он стоял, загнанный в ловушку, обманутый, все тело его трепетало от злобы и бессилия.
Вожак знал, что стая ушла, потому что в отдалении не было слышно выстрелов, и теперь сам приготовился встретить последнюю свою пулю.
Внезапно яркий свет ослепил зверя — его осветили фонариком.
— Стой! Не стрелять! — крикнул тот же голос.
— Это почему?
— Ну и волчище!..
— Будем брать живым.
— Здоров он больно…
— Уж не боишься ли?
— Да брось, не болтай…
— Ребята, ждать нельзя, давай сразу!
И три мужика, здоровенных и по-крестьянски крепких, едва успев надеть рукавицы и выдернуть поясные ремни, одновременно быстро и решительно навалились на старого волка.
Он отчаянно, свирепо сопротивлялся, пытался отшвырнуть врагов, исступленно напрягал свои могучие мускулы, на миг отбросил одного, второго человека, но они тотчас навалились снова. Вой рвал зубами все, что мог, захлебывался от надрывного рычания, словно проклинал людей, деревню, свою волчью неудачную судьбу.
Наконец, после долгой и упорной борьбы, его удалось связать.
Люди стояли усталые, в изодранной одежде, окровавленные… — А он не бешеный?! А то ведь смотри: всех нас искусал, изранил, гад.
— Здоровый. Не беспокойся. Не бешенее нас с тобой.
Сбегались люди, везде мелькали огни карманных и переносных фонарей. И в шумной толчее два мужика тяжело несли на плечах толстую жердь, к которой был привязан матерый волчище. Он висел, опутанный ремнями и веревками, измученный, несдавшийся, молчаливый. И только глаза его пронзительно сверкали жгучим огнем непримиримости, неистощимой внутренней силы, данной ему родным лесом, и ненависти.
Блики фонарей метались, выхватывая из тьмы углы домов, заборы, лица людей, собак, которые рычали, гавкали, но все-таки не решались подойти вплотную к связанному полку… А люди спокойно несли его, разговаривая; курили, смачно посасывая сигареты; громко сплевывали на снег. Их голоса, резкие, ненавистные, иглами впивались в мозг зверя; запах людей, табачный дым наполняли его грудь, вызывая удушье. Но он молчал, сжав могучие челюсти. Свисая вниз головой, покачиваясь в такт шагам людей, старый вожак смотрел в бездонное беззвездное небо, раскинувшееся над деревней, над лесом, над бесконечными снежными дорогами. В черное небо последней вольной ночи. Ночи перед великими испытаниями.
4. МАТЬ-ВОЛЧИЦА
Трое суток стая не уходила от деревни. Дневали в лесу, неподалеку, выбирая для отдыха кустарники на открытых склонах и опушках, чтобы подойти к ним незаметно было невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33