- Учти: если еще раз замечу, что врешь, уши нарву.
- А почему медведей-то нельзя караулить? - осмелел Валерка, чувствуя, что на сей раз гроза миновала.
- Медведей карауль, если хочется. Но не ври!
Из кухни тотчас появилась Клавдия Михайловна:
- Ты ему не потакай! Приедут охотники, вот и пускай караулят, а ребятам на Стрелихе делать нечего!
- На Стрелихе - семенной участок сортового овса, - уже обращаясь к жене, сказал Валентин Игнатьевич, - я за него головой отвечаю! Если я его стравлю медведям, нам за него до конца жизни не рассчитаться!
- Ну, и ребята не сторожа.
- Не сторожа, а овес сберегут. До приезда охотников. Все-таки польза будет. - Валентин Игнатьевич уселся поудобней и опять уставился в телевизор, давая понять, что разговор исчерпан.
Клавдия Михайловна понимала, что муж, конечно, прав: с кого, как не с бригадира, спрос за сохранность урожая! Но ведь и медведь есть медведь - зверь, долго ли до беды? И, как часто бывало, гнев и обида на непослушного сына мгновенно сменились в ее сердце тревогой.
- Вы уж там, на Стрелихе-то, поаккуратней, - тихо сказала она Валерке. - Друг от друга далеко не уходите.
- Как уходить, если мы вместе, на одном лабазе сидим? - усмехнулся Валерка. - На дереве, понимаешь? Там никакой медведь нас не достанет.
- И все-таки будьте осторожны!
Валерка в знак своего торжества исподтишка показал Лариске язык и пошел умываться. Все уладилось само собой, даже получено разрешение отца ходить на Стрелиху, и теперь не будет надобности ни врать, ни изворачиваться.
Лариска, уязвленная коварством брата, тотчас подошла к отцу.
- Пап, а мне можно... на Стрелиху? Я ведь только один разочек видела медведей, а мне еще охота...
- Тебе нельзя, - возразил Валентин Игнатьевич и обнял дочку за плечики. - Там тебя комарики заедят. И вообще... Не мешай мне, дай маленько отдохнуть и помоги маме собрать ужин.
Лариска надулась и выскользнула из рук отца.
5
Второй вечер на Стрелихе ничем не отличался от предыдущего - та же теплынь, тишина и безветрие. Ребята молча пересекли овсяное поле, не мешкая забрались на свою засидку и затаились.
Странные чувства испытывал Валерка. Пока шел по полю, все ему казалось таким привычным и примелькавшимся, что вроде бы и смотреть не на что! Десятки раз видел он это поле и лес, с трех сторон обступивший Стрелиху, и высокую березу, что стояла на месте прежнего хутора. Но стоило забраться на лабаз, спрятаться от глаз всего живого, как сразу и поле, и лес, и одинокая береза - все, что было вокруг, стало обновленно загадочным и таинственным. Невольно думалось, что и в овсе, и под березой, и в кустах на краю поля, и в густой хвое елок непременно кто-то прячется. И если сидеть вот так долго-долго и терпеливо ждать, можно такое увидеть...
Однако Валерка не отличался ни усидчивостью, ни долготерпением.
"А вот изобрести бы такой бинокль, - мечтательно думал он, - такой бинокль, чтобы в него даже сквозь деревья зверей и птиц было видно! Треснул сучок, поднимаешь к глазам бинокль и смотришь. А там медведь. Или другой какой зверь..."
Андрюшка, неподвижно сидевший рядом с Валеркой, не мечтал о чудо-бинокле. Мысли его были куда проще. Он думал о том, что вот живет на земле почти четырнадцать лет, ходит по лесу, на сенокос, за ягодами и грибами - да мало ли по каким делам или просто без дела приходится бывать в лесу! - и ничегошеньки не знает. Видел вчера мышь, рыженькую, с черным ремешком вдоль спины, а как она называется, сказать не может. Ну, заяц проскакал - это еще туда-сюда, о зайце он кое-что мог бы рассказать. А какая птичка чуть не села Валерке на голову? Кто странно шипел на краю поля, а потом так ухнул, что мороз по коже? Филин? А если не филин? И почему шипел, почему ухнул?
Он невольно сравнивал себя со своим младшим братишкой, пятилетним Вовкой, который знает и может назвать всего четыре буквы из алфавита. Покажи ему букву "з", он скажет "буква". И все. Потому что еще неграмотный. И он, Андрюшка, в лесу такой же неграмотный, потому что не может сказать, какая именно мышь пробежала вчера, какие птички внезапно налетели из чащи леса. И вот сидит он, такой незнайка, на лабазе, пялит глаза на поле, на лес, вслушивается в вечерние звуки и ничего не понимает. Пень пнем, и все тут!..
Затрещали, затараторили в глубине леса дрозды. Андрюшка напряженно слушает их отрывистые дребезжащие крики, а в мыслях опять то же: будто в неведомой стране очутился, где все говорят на непонятном языке. Он знает, что это кричат дрозды. Но почему они кричат? Чем они питаются в этом лесу? Куда, в какие края улетят на зиму?.. А сколько раз он находил в лесу птичьи гнезда, но редко, очень редко знал, какой птице принадлежит то или иное гнездо...
Дрозды тараторили долго, потом как-то неожиданно смолкли, и в лесу снова стало тихо.
На закате как-то уж очень внезапно и неведомо откуда налетел на поле табунок тетеревов. Большие черные и серовато-ржавые птицы сделали над Стрелихой полукруг и, распластав крылья, спланировали в овес, напротив лабаза. Ребятам очень хотелось посмотреть, как тетерева будут кормиться, но овес был густым и высоким, и увидеть в нем даже таких крупных птиц не удалось.
В сумерках опять появились юркие зеленоватые птички, видимо, те самые, которые прилетали вчера. Их прерывистый стрекот на какое-то время оживил засыпающий лес. Перепархивая по деревьям, стайка быстро перемещалась вдоль опушки, и скоро птичьи голоса растаяли в тишине августовского вечера. А когда в лесу стало совсем темно, с поля снялся табунок тетеревов. Взлетели они много правее того места, где опустились в овес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50