Вы в свою очередь - очень вас прошу! - обойдитесь с ним помягче. Так будет лучше. Я уверена, он уже глубоко осознал свою вину и больше ничего похожего не допустит.
- Да уж осознал. - Анастасия Прокопьевна вздохнула. - Всю-то ноченьку плакал! А ведь и не ругали даже...
Когда Сизовы вышли из кабинета директора, все еще шел урок, и коридор был пуст. Анастасия Прокопьевна тронула мужа за рукав и тихо сказала:
- Ты, Федя, не бей его. Бог с ними, с деньгами! Заплатим. А о парне-то, вишь, как она по-хорошему сказала!
- Да не трону я его! И денег не жалко, раз виноватый. Одно обидно: чего же он мне-то не признался?
- Боится. Помнишь, за курево-то как ты его... Вот и боязно.
...Вечер был тих и прохладен. Алела заря. Редкие звезды мерцали в темной синей вышине. Подмораживало. Осень!.. Чадя цигаркой, Федор Трофимович быстро шел по пустынной улице деревни, и шаги от его сапог по плотной земле гулко отдавались в стенах домов.
Окна дома Гвоздевых тускло светились голубизной, и Федор Трофимович понял: смотрят телевизор. Он невольно замедлил шаг: вроде неловко беспокоить людей. Но подумал, что уже вторую неделю носит деньги и все не может найти удобный случай отдать их, и если не сегодня, то когда же?
Семья Гвоздевых действительно смотрела телевизор. Валентин Игнатьевич сразу вышел в кухню, плотно прикрыл дверь и с беспокойством глянул в лицо Федора: он подумал, что на зернотоке что-то случилось.
- Садись, Федя! - и пододвинул табуретку.
- Да уж сидеть-то не буду. И так неловко, побеспокоил. - Он сунул руку за пазуху, вытащил деньги. - Вот, возьми. Чтобы в полном расчете.
- Ты о чем? Какие это деньги?
- За куртку, которую Борька у вашего парня порезал.
Из комнаты вышла Клавдия Михайловна.
- А Валерик не говорил, что это ваш сделал! - сказала она.
- Наш. Сама директорша так сказала. Давно бы надо было рассчитаться, и деньги с собой носил, да все случая не было. А сегодня уж решил сюда прийти.
- Какие расчеты! - сказал Валентин Игнатьевич. - Мало ли чего они между собой не поделили. Пропала куртка, и черт с ней. Мы уж новую купили.
- Хоть и купили, а деньги возьмите. Не хочу я, чтобы наши пацаны из-за этих тридцати рублей враждовали. - Федор Трофимович положил деньги на кухонный стол. - И вы ведь тоже не хотите этого. Так?
- Оно, конечно, так, - согласился Валентин Игнатьевич. - Но, честное слово, неловко!
- Всем неловко! - Федор Трофимович улыбнулся. - Вы уж извините, что потревожил. До свиданья!.. - и вышел.
Шагал по улице и дышал полной грудью, будто гора с плеч, а сам думал: не тридцать рублей - все деньги до последней копейки отдал бы, лишь бы ума у Борьки прибавилось! Да только ум-то на деньги не купишь...
25
К концу октября в лесу, как выразился Андрюшка, "поспела" рябина. Конечно, ягоды созрели намного раньше, тяжелыми красными гроздьями они висели на тонких ветвях и манили, звали к себе, но Андрюшка убежденно говорил:
- Хоть и красные, а еще кислые и горькие. Вот пройдут первые морозы, тогда уж по-настоящему поспеют.
Первые морозы прошли. Теперь пора! И воскресным утром Андрюшка и Борька отправились в лес за рябиной. Ни лукошка, ни корзин они не взяли: рябина - не клюква, ее собирают совсем по-особому, этому Андрюшка научился у своего отца, когда они жили на Веселом Хуторе.
Под сапогами сухо шуршала и похрустывала прихваченная морозом трава, и хорошо было слышно одинокое бормотание тетерева на Стрелихе: видать, перепутал косач это ясное осеннее утро с весной и вот затоковал, встречая своей восторженной песней красное, только что поднявшееся над горизонтом солнце.
- Может, сходим, посмотрим, как он токует? - предложил Борька.
- Не по пути это. Да и не подпустит он. Сидит где-нибудь на верхушке елки и токует. А заметит нас и замолчит, а потом и совсем улетит... Мы весной на ток сходим. Вот интересно! Сидишь в шалаше, а они вокруг бегают, шеи раздуты, хвосты веером, брови красные... Дерутся - только перья летят! Иногда рядом с шалашом, в двух шагах...
- И не боятся?
- Так они же не знают, что в шалаше человек! Только прятаться в шалаш надо очень рано, когда тетерева еще спят.
- А где они спят?
- В лесу. На деревьях где-нибудь. А как светать начнет, вот и полетят на токовище со всех сторон.
Андрюшка увлеченно рассказывал, как он ходил на тетеревиные тока просто для интересу, посмотреть и послушать - и как однажды удалось ему увидеть пляску серых журавлей - птиц очень осторожных и самых крупных, какие гнездятся в здешних местах. И в том, как это Андрюшка рассказывал, чудилась Борьке скрытая грусть. Он спросил:
- Ты жалеешь, что вы переехали с хутора в нашу деревню?
Андрюшка ответил не сразу. Помолчав, он сказал:
- Жалею, что там я был один. Красотища кругом такая, смотришь, переживаешь, а рядом - никого. Понимаешь?
- Понимаю, - согласился Борька. - Даже рыбу ловить двоим лучше поговорить можно...
- Я не о том. - Андрюшка наморщил лоб. - Когда смотришь, как токуют тетерева, говорить не о чем - только смотришь и молча переживаешь. И надо, чтобы рядом кто-то был, все это видел и переживал так же, как ты сам. Двое, а в душе - будто один человек... Ну, как вот мы с тобой на лабазе сидели.
- Ага. - Борька кивнул и с сожалением подумал, что если бы он тоже на Веселом Хуторе жил, Андрюшка, конечно, брал бы его с собой на тетеревиные тока; и журавлей они посмотрели бы вместе...
Углубились в лес. Деревья, давно сбросившие листву, стояли свободно, раскинув облегченные ветви, и сладко нежились в розоватых лучах. И только густохвойные ели тяжело свешивали темные лапы и были таинственными и угрюмыми в своем величавом спокойствии.
Путь ребятам предстоял не близкий:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50