)
- Спи, Алеша!! - говорит она очень строго.
Я начинаю хныкать:
- Открой дверь!..
- Нет! Не открою. Я ее вот так!
Захлопнула воображаемую дверь, да еще: трык!
Я говорю:
- На ключ?!!
- Да, на ключ. Я ляботаю. Чернилами пишу. Не мешай мне. Скоро книгу тебе буду читать...
Внезапно взглядывает в окно.
- Папа! Папа тоже хочет ляботать.
Я говорю:
- Ну, пусти его.
(Между прочим, в такой игре-импровизации сюжет развивается как в сновидении: в нем если и есть логика, то своя, немного сумасшедшая.)
Машка вдруг замечает в углу на полу две портативные пишущие машинки.
- Это чейные чемоданы?
- Какие чемоданы? Где?
- Папин и твой?
Я говорю:
- Ну, написала рассказ? Читай, пожалуйста.
Она берет воображаемую рукопись, держит ее на двух ладошках, очень близко от своего носика, и - "читает". Бормочет что-то. Внезапно опускает рукопись, строго взглядывает на меня.
- Алеша, кто тебя трогает сзади? Тебя папа трогает сзади. У папы грязные ногти.
Потом говорит:
- Алешенька, посади меня, как ты сидел.
Каким-то чудом, как бывает тоже только в сновидениях, я понимаю, о чем она говорит: просит посадить ее так, как сидел я, когда читал недавно ей и маме свой рассказ... А сидел я в кресле, лицом к кровати.
Сажаю автора лицом к читателю. Автор начинает читать:
- Одна деичка... ее звали Пусинька... один раз пошла в лесок...
Дальше начинается невнятное бормотанье, и у слушателя возникает грустное предположение: не таким ли невнятным бульканьем звучит и для Маши мое авторское чтение?!
Через две минуты заявляет:
- Я второй рассказ буду читать.
И вдруг бежит к окну и радостно вскрикивает:
- Папочка!!!
Я говорю:
- Давай его сюда!
Она подает мне - не очень бережно - маленького папу, я кладу его на кровать рядом с собой.
Она кричит:
- Еще папа!!!
Я беру второго папу.
- Еще!
- Третий папа. Четвертый папа...
Машка увлеклась. Папы летят как дрова или арбузы. Я не успеваю считать:
- Двадцатый папа... двадцать первый папа... двадцать второй папа...
Она кричит:
- А у меня еще сколько папочек!..
* * *
В десятом часу мама пошла провожать тетю Лялю. Машка еще не спала. Меня попросили покараулить ее. Я взял книгу, бумагу, вечное перо и сел в столовой за обеденный стол. Она попыталась было устроить небольшой цирк: вылезла из-под одеяла, встала, подошла к изножью, пыталась заглянуть в столовую и заговорить со мной. Я решительным образом заявил, что если она тотчас не ляжет, я закрою дверь и уйду.
Легла, только попросила:
- Покрой меня.
Я укрыл ее одеялом, поцеловал, вернулся в столовую и - жду. Знаю, что не выдержит, заговорит. Но - о чем?
- Алеша!
Я молчу.
- Алешенька!
- Ну, что?
- Ты помнишь, мы на улице потеряли листик?
- Какой листик?
- Листик на улице потеряли! Помнишь?
Я не помню, но огорчать ее не хочу. Говорю:
- Ну, помню. Ну и что?
- Мы потом пойдем и найдем этот листик?
- Хорошо, мамочка. Пойдем и найдем.
15.9.59.
Я сказал Маше, что видел индюшку, и она, захлебываясь, не договаривая, сообщила маме:
- Папа... папа... ин-дюш-ка...
А мама сострила:
- Папа - индюшка?
- Да нет! (Даже рукой взмахнула.) Папа видел индюшку!..
Неуместный смех, юмор не вовремя раздражают, вызывают досаду. Это не один раз я замечал.
* * *
А сама острит на каждом шагу, где только можно.
Обувается. Я пытаюсь объяснить ей, что такое правая и что такое левая сторона. Говорю:
- Какой рукой ты кушаешь - это правая.
Беспечно, почти не думая:
- Я ногой ем.
А может быть, и логика есть в этом ответе. Ведь речь шла о правой ноге, на которую надо было правильно надеть сандалик. Так при чем же тут правая рука?
* * *
Поздно вечером, кончив работу, предложил Машке пойти в магазин и купить арбуз.
- Настоящий?
- Да. Настоящий.
Ликование было резко пресечено мамой.
- Что? Куда?? Что вы задумали?! Фантазеры! В девятом часу!
Я, конечно, согласился:
- Да, Маша, поздно. Магазин закрыт. Завтра сходим.
Безутешные рыдания минут пять сотрясали наш старый дом. Машкину обиду подчеркивало еще то обстоятельство, что родители, несмотря на поздний час, собирались куда-то идти. Им, видите ли, понадобилось срочно опускать письма!
Машка так горько плакала, что наши сердца не выдержали. Решили потеплее одеть ее и взять с собой.
Говорим ей:
- Хорошо. Одевайся. Пойдем.
Не верит своему счастью.
- Куда? Здесь? (То есть в пределах дома.)
- Нет, на улицу.
- И ты пойдешь?
- И я пойду... И мамочка...
Ах, как расцвело ее заплаканное личико!
- А потом куда?
- А потом - спать.
- И ты?
- И я.
Подумала - и уже пытается шутить:
- Ты сторожить будешь?
Дошли до почты. Маша опустила в ящик два письма. Одно дала ей мама, другое папа. Опустив (не очень ловко), всякий раз спрашивает:
- Это кому письмо?
- Бабушке.
- А это кому?
От почты прошли к магазину. Ко всеобщей досаде, он только что закрылся (еще бродят последние покупатели, метет пол тетенька в сером халате). Но Машка огорчается меньше, чем взрослые. Ведь не в арбузах и не в пряниках счастье!
Вечер темный, беззвездный. Шли с электрическим фонариком. Бежал, стремился вперед светлый белый кружок, и Машка его догоняла, старалась наступить на него, а он все бежал и бежал по песку, по лужам, по черному асфальту...
* * *
Утро холодное. Машка встала чуть свет; весела, деятельна, полна энергии, замыслов, планов, идей. Рано утром показалось было солнышко, и Машку выпустили во двор. До сих пор она там, хотя солнце уже давно скрылось.
Готовит обеды, заготавливает - из сухих листьев клена - припасы на зиму: капусту, свеклу, картофель... Бегает, суетится, на бледном от холода личике - деловитость, озабоченность.
Приходит старый, одноглазый, шелудивый, с дрожащим, вихляющим от старости задом пес Дружок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93