Какое все-таки твое окончательное мнение насчет этого стихотворения?
- Какое мнение? Ну, например, ты тут молишь бога. При чем бог? Я думал, из тебя все это давно испарилось. Я понимаю, если бы в стихотворении заключалась антирелигиозная пропаганда, а то - как раз наоборот. Кому такое стихотворение может принести пользу?
- Да ведь стихи пишутся вовсе не для пользы.
- Вот так так! А для чего же?
- Ну, чтобы выразить настроение, чувства там какие-нибудь.
- Этого я не понимаю. Напиши вот стихи с призывом вступить в пионеры. Тогда будет и польза и удовольствие. А в твоем - ни идеологии, что самое главное, ни пользы. Одним словом - не по существу.
Тогда Зоя выпучила глаза и стала смотреть на меня, не произнося ни единого слова. В общем, она была похожа на какого-то дурацкого рака. Я сначала ждал, что будет, а потом обозлился и говорю:
- Ну, чего уставила луполы?
Она продолжала молчать. Тогда я плюнул и ушел.
10 сентября.
Взамен Никпетожа появился новый шкраб по обществоведению - Сергей Сергеевич. Мы долго думали, как его назвать. Серсер - выходило как-то неудобно. Он в громадных очках, как колеса. Юшка Громов пришел в школу поздней других. Увидел Сергея Сергеевича и говорит:
- Ну и очищи! Что твой велосипед!
Тогда решили звать его "Велосипедом".
Пока известно только то, что он говорит очень коротко и односложно.
11 сентября.
Был первый урок Велосипеда по общество.
- Писали рефераты? - спрашивает первым долгом.
Мы говорим, что доклады были, а рефератов не было.
- Ну, будем писать рефераты.
Вытащил бумажку с темами и начал предлагать желающим. Так как я очень интересуюсь германской революцией, то взял себе тему: "Основы германской революции и причины ее неудачи".
В качестве материала Велосипед рекомендовал роман Келлермана "9 ноября" и газеты с 1918 по 1923 год.
Другая тема - "Крепостное право в России". Материалы "Пошехонская старина" Щедрина, Тургенев и "История" Ключевского.
Сегодня начал читать Келлермана. Бузовато и не очень понятно.
12 сентября.
Мало-помалу начинаю разбираться в форпостовских ребятах, которых большинство учится в первой ступени.
Больше всех меня пока заинтересовал Октябрь Стручков - маленький парнишка лет десяти. Он - очень живой и смышленый, а главное - во всем слушается меня; а так как он имеет влияние на остальных ребят, то это очень важно. Из девочек самая активная - Махузя Мухаметдинова, татарка. У Октябки отец - рабочий, а Махузя говорит про своего отца, что он - "так". Ребята утверждают, что он торгует кониной, а раньше будто бы содержал ресторан на каком-то вокзале. Но сама Махузя вовсе не похожа на социально происходящую из буржуев. Она, пожалуй, больше всех из форпоста разбирается в политграмоте. Я пока ей доверяю, но в работе нужно очень осторожно учитывать социальное происхождение ребят.
13 сентября.
Мне все-таки кажется, что я больше прав, чем Сильва, и не стоит доводить обо всем происшедшем до сведения учкома.
Дело вот в чем. Сегодня мы собрали в школе форпост (явилось тридцать восемь человек) и решили устроить прогулку за город. Пошли в Ивановский парк. Там мы всласть навеселились и набегались, так как погода была очень хорошая.
Потом подошли на опушку к какому-то саду и расположились лагерем для шамовки (у каждого было захвачено из дому, но решили все в общий котел).
Сад этот был большой фруктовый, примыкавший к самому парку. Раньше там, видно, была ограда, но потом она разрушилась и сад отгородили одной линией колючей проволоки.
Сначала разводили костер, собирали хворост, потом все уселись было, усталые и довольные, у костра. Но тут Октябка говорит:
- А хорошо бы теперь пошамать яблочка, ребята?
- А где его взять, твоего яблочка? - спрашивает Махузя.
- А вон висят, - отвечает Октябка. - Так сами в руки и просятся.
- Да, а проволока-то, - возражают ребята.
- На фиг мне ваша проволока, - сказал Октябка, разбежался и одним махом перепрыгнул проволоку.
- Октябрь, иди сейчас же сюда, - закричала Сильва.
Октябка неохотно послушался и пробурчал про себя, усаживаясь у костра:
- Я даже разнять эту проволоку могу, если захочу.
- И не имеешь революционного права, - строго заметила Сильва. - Это раньше, когда сады принадлежали частным лицам, пролетариат мог осуществлять экспроприацию экспроприаторов. А сейчас, когда все сады государственные...
- Ни фига они не государственные, - перебил Октябка, - а очень даже частные. Я и арендателя знаю: его Моисей Маркелыч зовут. У него хотя есть ружье, но он в ребят стрелять не посмеет, тем более в пионеров. А собака днем на привязи. Да я и ее знаю, ее Каквас зовут. Она большущая и желтая.
- Откуда ты все это знаешь? - поинтересовались ребята.
- Да ведь наша фабрика тут недалеко, очень хорошо все знаю. Ежели дядю Моисея как следует попросить, так он и так даст. Только воровать интересней.
- Не смей говорить об этом, - сказала Сильва. - Если у тебя есть какие-нибудь связи с этим частником, то это твое частное дело: можешь пойти и попросить. А устраивать налеты - это не пионерское дело.
- Да ведь никто не узнает, - сказал Октябка.
- Это неважно: узнают или не узнают... - начала было Сильва, но я ее перебил:
- Знаешь что, Сильва? Ты стала совсем вроде Елникитки. У тебя откуда-то вгнездилось в голове, что можно и что нельзя. И выходит гораздо больше нельзя, чем можно. А по-моему, никакой беды не будет и даже никакого воровства, если ребята сорвут по яблоку у частного кулака.
- Ребята! Заворуи! - весь загоревшись, вскричал Октябка, потирая руки. - Это - клево!.. Значит, можно, Рябцев?
- Погоди, это проголосовать надо, - ответил я. - Видишь, есть мнения против.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73