Большинство Зорро, по сути дела, - Растяпы.
Бобик печально вздохнул:
- Я заметил, что на свете много вранья. Дедушка, почему люди врут?
- А почему ты, малыш, врешь, хотя, надо признаться, не часто?
- Я вру, потому что вы мне ничего не разрешаете.
- И другие врут по той же причине. Ну, и еще от страха. Из желания получше устроиться. Иногда ради забавы. И по многим другим причинам, о которых я тебе расскажу, когда подрастешь. Знаешь, мне бы хоте лось, чтобы ты никогда не врал.
- Ладно, не буду, - серьезно пообещал Бобик.
- Если будешь всегда говорить правду, в худшем случае получишь тумака или останешься без сладкого, а ложь - она липкая, от нее никак не избавишься, пачкает все вокруг, а заодно и твою совесть.
- У, дрянь! - сказал Бобик и перекувырнулся на ковре через голову.
- Ты уже перестал читать?
- Надоели мне эти мышки. Что будем делать, дед?
- Немножко приберемся.
- Э, нет, это скучно. Цеська приберется. Лучше расскажи, как ты строил электростанцию.
На башне раздался грохот, словно кто-то опрокинул табуретку. Минуту спустя наверху хлопнула дверь.
Дедушка вскочил и выбежал в коридор. Подвертывался случай застукать Данку - такую возможность нельзя было упускать.
Дедушка встал за дверью, ведущей на чердак, и затаил дыхание. Он был готов к худшему, в том числе и к погоне.
Однако волнения его оказались напрасны: Данка вышла в коридор одетая, с портфелем в руке и, увидев притаившуюся за дверью фигуру, объявила:
- Я вас простила. Возвращаюсь в школу.
18
День выдался серый и унылый. У Дмухавеца, как всегда в начале весны, болело сердце. В классе было душно и темновато, поэтому учитель велел дежурной открыть окно и зажечь свет. Ребята сидели вялые, сонные. Гайдук что-то читал под партой, блондиночка в последнем ряду клевала носом, подперев непослушную голову руками. Одна только Жак проявляла признаки тревоги и волнения.
Она беспокойно вертелась на парте, поминутно поглядывая на дверь. Дмухавец вздохнул.
- Все на месте? - задал он традиционный вопрос. Ответом была тишина.
- Н-нет Дануси... - выговорила наконец Жак, вставая и сплетая пальцы. Она... немного опоздает.
- Почему ты так уверена? - спросил Дмухавец довольно сухо. Его раздражал пасмурный день, раздражал осовелый класс, раздражала Целестина Жак со своей физиономией паиньки и наивными уловками. - Нет так нет. Ставлю ей пропуск. И, посмотрев на приунывшую Целестину, буркнул сердито: - Она что, заболела? Пошла к врачу? Ну говори же, я вижу, ты что-то знаешь.
- Ничего я не знаю, - простонала Цеся.
Перед ее внутренним взором появился образ подруги, в ленивой позе разлегшейся на матрасе, наслаждающейся музыкой и черносливом, который она в большом количестве стащила из кухни.
- "Влияние формативов на эмоциональную окраску слов", - произнес Дмухавец голосом больного барсука, - такова увлекательная тема сегодняшнего урока. - И вздохнул, подумав, сколько от него потребуется мужества и самоотверженности, чтобы вбить в эти сонные головы сведения о формативах. Тем временем боль в сердце усиливалась. - Ну, и каковы же успехи нашей сборной, уважаемый Гайдук? - ядовито спросил учитель, глядя, как его ученик пытается незаметно перевернуть страницу журнала "Физкультурник". - Позволь узнать, кто тебе дал право вести себя так вызывающе?
Покраснев как рак, Гайдук сунул журнал в портфель и устремил испепеляющий взгляд в потолок.
- Значит, насчет Филиняк ничего не известно? - продолжал Дмухавец, морщась от сдерживаемого раздражения.
Целестина беспомощно округлила глаза, и вдруг из-за своей парты стремительно поднялся сосед Гайдука Павелек.
- Наверно, с ней что-то случилось, - с тревогой сказал он. - Ее родители уехали, я вчера звонил целый день и даже ночью - никто не подходит.
- Может, она отравилась окисью углерода? - взволнованно высказал предположение толстячок на первой парте, явно стремившийся оттянуть начало лекции о формативах. - Наша дворничиха, бедняга, как раз на днях растапливала котел центрального отопления и заснула.
Класс заметно оживился - вряд ли Дмухавец добился бы подобной реакции, рассказывая о глаголах.
- Ну и что, что дальше? - раздались голоса.
- Ее уже нет среди нас, - скорбно сказал толстячок. - Она спит, а угар улетучивается, вот так-то. Несчастная даже не заметила, как покинула этот мир.
Дверь класса распахнулась так резко, словно ее пнули ногой, взоры устремились на возникшую в дверном проеме Данку Филипяк, выспавшуюся и бодрую.
Тряхнув блестящей челкой, Данка прошествовала на свое место и встала рядом с Целестиной.
- Слушаю тебя, дитя мое, - пробормотал Дмухавец, несколько ошарашенный этим великолепным выходом на сцену. - Проспала?
- Нет, - ответила Данка и надолго умолкла.
- Почему же ты опоздала? - продолжал допытываться учитель, думая при этом, что многое бы дал, чтобы сейчас оказаться на пляже в Свиноуйсьце. И чтобы были каникулы, разгар лета и душу переполняло сладостное сознание того, что своих драгоценных учеников он увидит только через два месяца.
Филипяк по-прежнему стояла неподвижно, как бледное мраморное изваяние, глуповато разинув рот.
- Звали ее Цецилия, Цецилия Несподзяна, - элегическим тоном произнес толстячок на первой парте.
Дмухавец почувствовал, что еще минута, и его неукротимая ярость выплеснется наружу. Естественно, ему хотелось бы этого избежать.
- Ну ладно, - загремел он. - Вы сами лезете на рожон. Я начинаю опрос, причем суровый. Бьюсь об заклад, что полетит не одна голова!
19
- Опять пара, - сказала Данка, уписывая за обе щеки Цесин завтрак. - Он просто мне мстит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60