Особенно "родная". А про себя я повторяю это много раз, и мне кажется, мама принимает мои "сигналы".
Я стаскиваю мокрое белье в таз - в кухне высохнет, и мы, так и не сказав друг другу ни слова, идем домой. Я несу таз. Я ведь так скучал вчера по ней, только сказать ей об этом не умею и не могу, что-то внутри противится.
19
Приближается день рождения отца. Мать начинает за месяц думать о подарке. Подарок будет, разумеется, от меня.
- Может, рубашку? - советуется она.
- Полно у него этих рубашек.
- А запонки красивые? Мы можем рублей тридцать на подарок выделить.
- Посмотри на себя! - начинаю кричать, трясясь от злости. Она сидит в зеленом стираном-перестираном платье, у ворота какие-то бусинки пришиты. Поверх вишневая кофта, на локте дырка расползается уже неделю. - На себя посмотри! Тебе только сорок лет.
На кого ты похожа?! Почему у Капусова мать всегда завитая, в красивом платье?
Мать склоняется над столом все ниже и ниже и молчит. Потом, будто я и не орал:
- Да, так что же ему подарить?
Так проходят наши с ней вечера.
Мать моя, наверно, не очень красивая. Я рассматриваю материны девические фотографии. И тогда она красавицей не была. Какое-то очарование молодости есть. Тоненькая. Даже удивительно, что это моя мать.
Лицо испуганное, беззащитное. Глаза очень, светлые, с очень черным ободочком недлинных ресниц. Таких нельзя обманывать. И как отец не понял этого?
Теперь расплылась, расползлась, живот распустила.
А спина у нее стройная, и походка сохранилась красивая. Посмотреть сзади - девушка идет. И глаза девичьи, как на старых фотографиях. А морщин много и уже полуседая. Чистюля она, все у нее перестирано, поглажено, но уж как оденется - смотреть противно.
Говорит: "Сынок, пойдем со мной в магазин". А мне стыдно: вдруг Капусова встретим, вдруг Тонину. Я сразу начинаю орать: "Мне некогда!" Идет одна. У меня сердце кровью обливается. Бегаю по квартире, жду, когда вернется, хватаюсь мыть посуду, подметать. Не знаю, как и загладить свое свинство.
Возвращается. Она уже и забыла, что я нахамил.
Бросаюсь к ней, забираю сумки. Подлизываюсь полдня.
Жалко мне ее до невероятности. Что же это отец натворил?
Мечусь все время между ужасным раздражением и жалостью. На днях разозлился, не помню уже почему, и ору:
- Выходи замуж!
Она даже присела. Смотрит, смотрит, вот-вот заплачет. А она засмеялась.
- Почему бы тебе не выйти замуж? - начинаю ее уговаривать. - Раньше нужно было об этом подумать. А теперь уж и совсем пора. Я взрослый, вырос уже. А?
- За кого же мне замуж выйти?
- Какие-нибудь знакомые мужчины у тебя есть? - спрашиваю в замешательстве.
Она рукой машет:
- Какие уж там мужчины... Да и поздно мне теперь.
- Ну что ты, - успокаиваю, - люди и в семьдесят лет женятся. Совсем тебе не поздно.
- Мне не по возрасту поздно. Я уже просто не смогу жить с чужим человеком. Мне даже странно подумать - жить с чужим мужчиной. Видишь... тут...
большая разница...
Она путается в словах. Сейчас наверняка заплачет.
Какие все-таки мужчины свиньи! Если бы я был взрослым и не сыном моей матери, я бы на ней женился.
А если бы мне предстоял выбор - жениться на Тонине или на матери?.. Я бы, подлец, все-таки выбрал Тонину.
Не было бы Тонины, тогда обязательно на матери.
Хотя тогда ведь мать была бы мне чужой и мне было бы ее не жалко. Я бы на ней никогда не женился.
Бедная моя мама! Единственная женщина, единственный человек, за которого я по-настоящему болею душой.
Мне кажется, за одного мужчину моя мать все же вышла бы замуж. За моего отца.
20
Седьмое декабря.
День рождения отца.
Я сказал матери твердо и бесповоротно, что в этом году сделаю отцу самодельный подарок. Все необходимое у него есть. Ему ничем не угодишь. Я решил подарить "керамическую" пластину.
Сначала хотел слепить богоматерь с младенцем.
Младенец меня не интересовал. А вот богоматерь должна была быть похожа лицом на маму. Но сколько ни мучился, лепил с натуры и с фотографии, ничего не получилось. Тогда я взял длинную доску и решил вылепить по памяти дома, какие видел по дороге в Новгород. Покривевшие от времени, окна высоко, по три в ряд. У домов этих какое-то человеческое выражение, трогательно-доверчивое. Дома как лица. Я сделал их темными, а обший колорит зеленым, размытым. Хорошая получилась пластина. С настроением, грустная.
Позвонил отцу, поздравил. Он говорит, приходи в субботу, в семь, буду ждать, отметим.
Хорошее дело! День рождения он будет с кем-то справлять, а со мной в субботу отметит. Хотя я ведь тоже свой день рождения с мамой справлю, а с ним в какую-нибудь из суббот отмечу это событие микроскопического масштаба и важности. В день рождения нужно быть с самыми близкими людьми.
21
Девятое декабря. Суббота.
Пришел к отцу. Подарок мой ему очень понравился. Я даже не ожидал. Он при мне повесил его в комнате. Говорит:
- Может быть, у тебя способности?
- Нет у меня способностей. Недавно пробовал маму вылепить, не получилось.
Отец ставит на стол тарелки, бокалы и бутылку сухого вина. Я отворачиваю портьеры. Очень люблю смотреть из отцовского окна зимой. Цепочки кустов, паучки деревьев, сеточки тропок, мигающие гирлянды фонарей. Все в миниатюре и с такой высоты кажется чистым и аккуратным, как макет.
Я выпил два бокала вина, и отказали тормоза. Пошел болтать про Тонину. Но между прочим. Есть-де, мол, такая учительница у нас, красавица, мы с ней о книгах иногда разговариваем.
- А кто твой любимый писатель? - спрашивает отец.
- Фолкнер.
Он удивился моей эрудиции. Выпили по третьему бокалу.
- Шутка, - признался я. - Мой любимый писатель - Хемингуэй. А из наших - Паустовский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30