Ну, а пока ложитесь спать".
Все улеглись, и птенчики, и мать...
Вот день настал, но не пришли соседи.
Заботясь об обеде,
Пичужка вновь оставила детей.
Пришел Помещик снова. "Эх, обидно!
Не сжата рожь еще. Как видно,
Я полагался даром на друзей.
Он говорит. - Сходи, сынок, скорее
К родным, пускай они придут!"
Переполох в гнезде еще сильнее:
"Они родных, мамаша, позовут!"
"Родных? Ну, вы боитесь вздора,
Нам улетать еще не скоро..."
Был Жаворонок прав. Проходит день, и что ж?
Родные не пришли. Осматривает рожь
Помещик в третий раз: "Да, сделали мы промах,
Зовя родных, соседей и знакомых.
Надейся на себя! Ты сам - свой лучший друг.
Пойдем за нашими... Пускай придут с серпами,
Да за работу примемся-ка сами!
Мы живо рожь сожнем!" В гнезде опять испуг.
Узнав Помещика решенье,
Мать молвила: "Теперь пора!.. Идем!"
И из гнезда, кто влет, кто кувырком,
Все выбрались без затрудненья!
В. Мазуркевич.
Содержание басни у Авиана (см. прим. к басне 7) и Фаерна (прим. к басне 24). Сумароков отдаленно перевел ее под заглавием "Птаха и дочь ее".
Госпоже де Монтеспан
Богам обязаны мы дивным даром басен;
А если смертного уму благодаря
Мы обладаем им, - настолько он прекрасен,
Что мудрый смертный тот достоин алтаря.
Волшебный этот дар исполнен обаянья,
К себе влекут чудесные сказанья
Сердец вниманье и умов,
И к ним нас дивные приковывают узы.
Коль скоро место для смиренной Музы
Моей нашлось на пиршестве богов,
Молю, Олимпия, чьим несравненным чарам
Подчинено все в мире, - с высоты
Брось на нее взор благосклонный ты,
И Музу не отринь с ее посильным даром.
Своим вниманием сама
Ты поощри игру ума,
И Время, все вокруг губящее сурово,
В трудах моих мне жизнь дарует снова:
Кто самого себя захочет пережить,
Тот похвалу твою обязан заслужить.
Лишь от тебя я жду стихам награды:
В твореньях наших красоты
Тебе известны все малейшие черты.
Пленительны слова твои и взгляды;
Кому ж прекрасного быть лучшим знатоком?
На этот путь я Музою влеком;
Но воспевать хвалу тебе не смею:
Тебя прославить лирою своею
В удел певцу великому дано.
А я, Олимпия, прошу о разрешенье:
Лишь именем твоим да будет суждено
Украсить мне последнее творенье,
И тем спасти его в грядущем от забвенья.
И в будущем, на зависть несмотря
Врагов моих, тебе благодаря,
Удастся заслужить ему вниманье мира.
Пусть милости такой моя не стоит лира,
Ее прошу во имя басни я:
Сильна над нами власть ея,
И если ей обязан счастьем буду
Я угодить тебе, обязан ей возвесть
В награду храм; но храмы только в честь
Тебя одной хочу я строить всюду.
О. Чюмина.
Француаза Атенаиса де Рошешуар де Мортемар, маркиза де Монтеспан (1641-1707) была, по своему влиянию на Людовика XIV, всемогуща в то время, когда Лафонтен писал это посвящение. Она всегда покровительствовала писателям, особенно Буало и Лафонтену. Мнения ее очень ценились: она считалась замечательно умной женщиной.
125. Мор зверей
(Les Animaux malades de la peste)
Лютейший бич небес, природы ужас - мор
Свирепствует в лесах. Уныли звери;
В ад распахнулись настежь двери:
Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;
Везде разметаны ее свирепства жертвы,
Неумолимая, как сено косит их,
Мор зверей
А те, которые в живых,
Смерть видя на носу, чуть бродят полумертвы:
Перевернул совсем их страх;
Те ж звери, да не те в великих столь бедах:
Не давит волк овец и смирен, как монах;
Мир курам дав, лиса постится в подземелье:
Им и еда на ум нейдет.
С голубкой голубь врознь живет,
Любви в помине больше нет:
А без любви какое уж веселье?
В сем горе на совет зверей сзывает Лев.
Тащатся шаг за шаг, чуть держатся в них души.
Сбрелись и в тишине, царя вокруг обсев,
Уставили глаза и приложили уши.
"О други! - начал Лев. - По множеству грехов
Подпали мы под сильный гнев богов,
Так тот из нас, кто всех виновен боле,
Пускай по доброй воле
Отдаст себя на жертву им!
Быть может, что богам мы этим угодим,
И теплое усердье нашей веры
Смягчит жестокость гнева их.
Кому не ведомо из вас, друзей моих,
Что добровольных жертв таких
Бывали многие в истории примеры?
Итак, смиря свой дух,
Пусть исповедует здесь всякий вслух,
В чем погрешил когда он вольно иль невольно.
Покаемся, мои друзья!
Ох, признаюсь - хоть это мне и больно
Не прав и я!
Овечек бедненьких-за что?-совсем безвинно
Дирал бесчинно;
А иногда-кто без греха?
Случалось, драл и пастуха:
И в жертву предаюсь охотно.
Но лучше б нам сперва всем вместе перечесть
Свои грехи: на ком их боле есть,
Того бы в жертву и принесть.
И было бы богам то более угодно".
"О царь наш, добрый царь! От лишней доброты,
Лисица говорит,- в грех это ставишь ты.
Коль робкой совести во всем мы станем слушать,
То прийдет с голоду пропасть нам наконец;
Притом же, наш отец!
Поверь, что это честь большая для овец,
Когда ты их изволишь кушать.
А что до пастухов, мы все здесь бьем челом:
Их чаще так учить - им это поделом.
Бесхвостый этот род лишь глупой спесью дышит,
И нашими себя везде царями пишет".
Окончила Лиса; за ней, на тот же лад,
Льстецы Льву то же говорят,
И всякий доказать спешит наперехват,
Что даже не в чем Льву просить и отпущенья.
За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черед
Во весь народ
Поведали свои смиренно погрешенья;
Но их безбожных самых дел
Никто и шевелить не смел.
И все, кто были тут богаты
Иль когтем, иль зубком, те вышли вон
Со всех сторон
Не только правы, чуть не святы.
В свой ряд смиренный Вол им так мычит: "И мы
Грешны. Тому лет пять, когда зимой кормы
Нам были худы,
На грех меня лукавый натолкнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80