.. я... да как же-э-э...
Скучун застыл над изреванной и несчастной своей подругой, которая уже только мычала невнятно, зашедшись от слез. Сердце его разрывалось.
- Ксюшечка, Ксюн мой, ты послушай, ну послушай, пожалуйста! - успокаивал он ее, ласково гладя по голове и пытаясь осторожно приподнять с земли. - Ты же моя родная совсем, совсем! Ведь, кроме тебя, у меня никого, совсем никого, ты же знаешь...
Девочка понемногу приходила в себя и, наконец, выпрямилась, утерла лицо. Спокойный, ласковый голос Скучуна немного привел ее в чувство, и она стала потихоньку вникать в смысл его слов.
- Ксюн, я не бросил тебя там, вспомни, ты сама ведь не захотела дальше идти. Значит, по-твоему, надо было прервать наш путь, даже не попытавшись спасти Дух Леса? И бросить в беде Москву и нашу Личинку?! Ксюн, ну как же... Выходит, Старый Урч чуть не пропал просто так, не за грош, выходит, и не было у нас той путеводной звезды - нашей цели, ради которой и пустились мы в путь...
- Ах-ах-ах, звезда у него путеводная! Но я-то ведь тоже живая! Разве я не имею такого же права на помощь в беде, как Дух Леса? Получается так: Москву спасать все помчались сломя голову, а чтобы живого человека - меня, например, - так не стоит и беспокоиться...
- Ты с ума сошла, Ксюн, ну зачем ты так зло? Ведь тебя в тот момент не от кого было спасать, и кончилось все хорошо... Урч живой и веселый, а ты... я же просто оставил тебя ненадолго в Лесу, по твоей же просьбе... И не забывал о тебе ни на миг, даже у самого Древа...
- У Древа? Ах, какая мне честь!.. Скучун, а какое там было Древо? - Тут же выглянуло природное ксюшкино любопытство, точно рыженький хвостик из-под платья перерядившейся лисоньки... - Впрочем, меня это больше не интересует. Хватит! Ску-у-уч, Скучу-шенька, ну почему ты оставил меня там, посредине пути! - внезапно опять разрыдалась Ксюн, уткнувшись в пушистый бочок своего друга. - Ну почему я такая слабая, такая трусиха, почему я САМА не спасла его, не дошла даже, а свалилась там, на полянке, как мокрая тряпочка, а, скажи?! - Ксюн, вся в слезах, билась на плече Скучуна, а он, как мог, пытался успокоить ее, готовый вот-вот разреветься сам.
- Скуч, Скучушечка, миленький, ты разве не понимаешь, что я этого себе не прощу и тебе - тебе тоже! - Ксюн вскочила и, топнув ногой, закричала: - Я никогда не прощу тебе того, что ты дошел, а я - нет! - И она понеслась через поле обратно к шоссе. Скучун, конечно же, бросился следом.
Ксюн вылетела на автостраду метрах в двадцати от того места, где стояла их машина, и стала голосовать. Буквально через десять секунд остановился обшарпанный оранжевый "Запорожец", и Ксюн умчалась на нем в Москву, не желая никого видеть, ни с кем разговаривать, одинокая, обиженная на весь свет и прежде всего на себя...
Скучун же еле дотащился до "Жигуленка". Лапы его подкашивались, он даже упал пару раз на капустном поле; пушистый наш победитель не чувствовал уже ничего, кроме вязкой дремотной усталости. На смену подъему всех сил наступил спад, и теперь Скучун мечтал лишь о том, чтобы бухнуться куда-нибудь в уголок, где бы его никто не трогал...
Елена Петровна приняла валидол - ей опять стало плохо, - и втроем они еле-еле добрались до города, так и не сумев догнать шальной "Запорожец".
Вот и центр Москвы, вот и знакомый дворик, с которого начались все московские приключения Скучуна в незабвенную Ночь Полнолуния... Здесь он впервые выбрался на землю, здесь впервые встретил Ксюна и нашел в ней самого настоящего и верного друга! А вот теперь она почему-то не захотела понять ни его, Скучуна, ни себя самое... Понять, чтобы все-все принять и простить. И пойти дальше - и в жизни, и в душе своей - дальше, все выше и выше, туда, где в сердце мерцают звезды...
Скучун чувствовал себя совсем разбитым. Еле шевеля лапками, словно налитыми свинцом, вылез он из машины и, несмотря на настойчивое приглашение Елены Петровны зайти, расстался с ней у подъезда.
Скучун решил вновь вернуться туда, где было ему так хорошо, - в особняк на углу Малой Никитской и Спиридоновки, где впервые открылся ему дар творчества. Он не знал еще, что именно там затаилась от власти Тьмы вновь спасенная им Личинка, что там поджидает его иной, новый путь - та новая жизнь, которая всегда наступает для тех, кто ищет высшую Красоту. Она, это новая жизнь, всегда где-то рядом...
А тем временем Старый Урч, не зная, что Личинка покинула Нижний город, отправился за ней в подземелье. Ведь он все еще оставался ее Хранителем, и никто пока не лишал его этого звания...
А бабушка Елена пришла домой, переобулась, зажгла плиту, поставила чайник и стала ждать внучку. Она уже почти справилась со своим волнением: знала, что для ее Ксюна сейчас самое главное - преодолеть душевный разлад и прийти в себя, а для этого одиночество просто необходимо...
Елена Петровна верила своему Ксюну, верила в светлую ее судьбу и всеми силами души желала, чтобы Ксюн никуда не сворачивала с того пути, который открылся ей!
"Пускай иногда слабеют силы, пускай подступает тоска и кажется, что все никому не нужно... Не беда, это пройдет! - шептала она про себя, едва шевеля губами. - Ты только, девочка моя, верь, что без поисков Света, без чувства пути жизнь очень быстро покажется тебе случайной и пустой...
Держись, Ксюн, держись и поскорей возвращайся!"
****
Одинокий, понурый брел Скучун к особняку, затаившемуся у краешка Спиридоновки. Он весь измучился и чуть не плакал от обиды: почему его добрая, веселая Ксюн вдруг повела себя так нелепо, так странно, и откуда этот сумбур в его душе, эта тоска и растерянность - ведь все же хорошо, силы Зла отступили, Москва спасена... Казалось бы, чего ему не хватало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47