Л.Кудрявцев
ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ

Зов пришел слишком рано. Некоторое время он сидел на камне у входа в
пещеру Друхха, терпеливо ожидая, когда тот проснется. Вообще-то, Друхх
всегда вставал с восходом; но сегодня восход встал раньше и радовался
этому целых пять минут.
Проснувшись и услышав, что пришел зов, Друхх некоторое время боролся
с сомнениями. Одно он победил хитрой подножкой, другое ударом в солнечное
сплетение, третье хуком в челюсть, в лучших традициях портовых драк. И
тогда зов, облегченно вздохнув, ворвался в пещеру, наполнив ее по самый
потолок гулкими барабанными ударами, вареными камнеедами, старыми байками,
каллиграфически выписанными словами "Свобода", пиликаньем цыганской
скрипки и страхами пятилетних мальчиков.
Друхх вдохнул побольше воздуха и, в последний раз кинув взгляд на
зеленую долину, где находилась его пещера, на восход с высунутым в его
сторону языком, стал медленно исчезать, успев на прощанье пожелать, чтобы
пещера находилась одиноким путникам не реже двух раз в год, зеленая долина
не смела играть в карты на протекавшую через нее речку, а восход
осуществил свою заветную мечту и стал восвыходом.
Заинтересованно поглядывая и строя глазки, прошло время. А Друхх все
проваливался и проваливался в другое измерение, чувствуя себя тысячеротым,
тысячеглазым и тысяченосым монстром, который умудряется проделывать
одновременно тысячи дел: дышать, есть, спать, умирать и возрождаться. И
все это с одной лишь мыслью о том, какую прекрасную шутку разыгрывает с
людьми смерть, подсовывая им, в надежде, что кто-то умрет не до конца,
длинный туннель, ослепительный свет и прочие дешевые штуки.
Бункер был большой и старый. Харлам лежал на деревянных нарах,
рассеянно разглядывая неровные стены, на одной из которых была прилеплена
картинка с пышной блондинкой, занимавшейся какими-то сомнительными
делишками. Снаружи грохотал гром.
"Интересно, что будет на этот раз? - подумал Харлам. - Хорошо бы, как
вчера - ванильные пирожные, а то ведь опять посыплется всякая дрянь:
старые, вышедшие из употребления учебники географии, картофельная шелуха,
ржавые костыли..."
Он потушил окурок и закрыл глаза.
Самым лучшим дождем был дождь, шедший на прошлой неделе. Тогда с неба
падали бутылки пльзенского пива. Вот это дождь! По всему городу шел звон,
осколки бутылок впивались в стены, а по тротуарам текли настоящие пивные
реки. Потом, когда дождь кончился, все высыпали на улицы и стали черпать
из этих рек и ручьев чем попало: ведрами, чашами, макитрами, пустыми
цветочными горшками и пили, пили, пили... И ничего страшного не случилось.
Все остались очень довольны. Только сотни две татаро-монголов спьяну стали
штурмовать Пентагон, но там ребята сидели не промах и так им дали
прикурить, что из степняков махом вылетел весь хмель и они, отказавшись от
своей затеи, ускакали.
Харлам встал, пошуровав в печке, подбросил несколько обломков
тяжелого викторианского кресла, да так и остался сидеть. Ему было приятно
чувствовать исходящее от печки тепло и неторопливо думать о том, что он
здесь уже две недели и за это время хроноклазм раздвинулся километров на
сто, а завтра снова отправляться в путь, до цели осталось совсем немного,
дня два-три, не больше.
Дождь за окном набирал силу. Слышно было, как он колотит по стенам
бункера. Кстати, слишком уж сильно. Нет, ванильными пирожными здесь и не
пахло. На бутылки с пивом или кока-колой тоже совсем не похоже. Скорее
всего, падало что-то железное.
Заинтересовавшись, Харлам подошел к стене и, открыв амбразуру,
посмотрел наружу.
Вот это да!
С неба падали ножи. Кривые и прямые, засапожные, сделанные из старых
напильников хулиганские финки, трехгранные, богато украшенные золотом и
бриллиантами дамасские кинжалы, морские кортики с клеймом волка, широкие
грузинские кинжалы в украшенных серебром ножнах и еще, и еще... А потом
дождь стал гуще и с неба посыпались короткие римские мечи, скифские
акинаки, мексиканские мачете и малайские крисы, казачьи шашки и турецкие
сабли, гибкие ятаганы и самурайские мечи, большие двуручные, с прямыми
гардами и с гардами в виде чашечки с пропилом, чтобы захватывать и ломать
мечи противников.
Харлам вздохнул и, плотно закрыв амбразуру, ушел на нары. Он закурил
очередную сигарету и, разглядывая фотографию с проказницей блондинкой,
стал вспоминать Крез, которая, очевидно, сейчас и думать о нем забыла, а
нежится себе на каком-нибудь уютном пляже, подставляя солнцу шоколадное,
до безумия красивое тело.
Глаза ее мечтательно закрыты, а губы слегка улыбаются, хотя, если
приглядеться, видно, что это не полуулыбка Джоконды, а просто такой
рисунок губ. И вокруг Крез уже отираются несколько атлетически сложенных
самцов, каждый из которых мечтает хотя бы о взгляде или жесте, не говоря
уже о большем. Ах, вот если бы она разрешила кому-нибудь понести за ней
туфельку! Пусть на четвереньках, пусть в зубах, но чтобы - улыбнулась!
Любой из этих идиотов с радостью согласится. А остальные будут завидовать
страшной завистью и от ревности рвать на себе волосы, катаясь по песку.
Харлам вздохнул и вспомнил двух молодчиков, которым переломал ребра
перед отправлением сюда. Вот дураки! Неужели они ничего не понимают?
Может, он вообще зря их так? Ну уж нет, определенные границы переходить
непозволительно никому.
1 2 3