- А ты прежде скажи: где теперь большевики? - Мальчуган вдруг сорвался с деловитого тона и как-то очень по-ребячьи произнес: - Я их, дядь, который день ищу. - Как же ты ищешь? - А так. Увижу, идет по улице рабочий посурьезнее - я к нему: "Скажи, где тут большевики?" Ну, как и тебе говорю. - И что же они? Мальчуган вздохнул: - Ни черт-ма толку! Кто смеется, а кто и серчает, прочь гонит. А один нашелся чудило, говорит: "Большевики сейчас в подполье". Обдурить захотел. - Почему же обдурить? - остановил Роман Петрович нахмурившегося паренька. - Если в городе и остались большевики, так только в подполье. - В подполье? - вспыхнул мальчуган. - Да я сам который уж день в подпольях да сараях ночую, - никого там нету. Одни крысы! Он круто повернулся, соскочил на откос насыпи и на широко расставленных ногах съехал по сухой, скользкой траве вниз. Роман Петрович окликнул его, но тот даже не обернулся, юркнул в проход между будками, стоявшими тыльной стороной к полотну железной дороги. Просьба мальчонки удивила Романа Петровича и встревожила. В городе, где прочно обосновались деникинцы, за одно лишь знакомство с человеком, состоявшим в партии большевиков, можно было сесть за тюремную решетку. И вдруг... бездомный паренек останавливает прохожего в людном месте и спрашивает, как ему разыскать большевиков! Размышляя об этом, Роман Петрович все еще смотрел в сторону будок, за которыми скрылся оборвыш. Кто он и почему ищет большевиков? Не зря же парнишка завел такой разговор! Скользя по иссохшей траве, Роман Петрович спустился с крутой насыпи и пошел по кожевенному ряду. Он бродил между будками, увешанными ботинками, туфлями и громадными рыбацкими сапогами. Останавливался у прилавков, на которых были разложены подошвы, стельки, хром, юфта. Внимание его привлекла кучка людей. Роман Петрович подошел к ним и увидел, что они обступили его недавнего собеседника. Мальчуган поднял руки над головой и, звучно щелкая зажатыми в пальцах гладкими бараньими ребрышками, собирал публику. Потом он опустил руки, деловито осмотрел обступивших его людей и звонко прокричал: - Граждане дорогие! Дяденьки и тетеньки! Братишки и сестрицы! Не жалости жду я вашей, а уважения к моему таланту и голому сиротству. С малолетства остался я без отца; без матери, сиротою безродным и никому не нужным. Не знаю я ни материнской ласки, ни отцовского уважения. И пропасть бы мне в пучине жизненной, если б не открылся во мне счастье-талант бесценный. И теперь только он, талант мой, кормит меня и поит, одевает и обувает... Многие слушатели улыбались, глядя на худую, тонкую шею и рваный френч певца. Видно было, что "талант" кормил и одевал его обладателя очень неважно. Не обращая внимания на улыбки и шутки, оборванец кашлянул в кулак и запел, ловко прищелкивая костяшками о колено:
Котенок Васька Зелены глазки, Любил на теплой печке спать. Его поймали, Винтовку дали, На фронт послали воевать. Усы обрили И глаз подбили. Теперь не Васька он - солдат...
Хлеборобы и солдаты, торговцы-разносчики и ремесленники внимательно вслушивались в слова наивной и злой песенки. Она высмеивала порядки, при которых даже безобидного серого котенка Ваську заставили воевать неизвестно за что. Кое-кто из слушателей испробовал на себе унтерские кулаки и понимал, о чем идет речь в песенке. Беспризорник закончил песенку. Широким жестом он сорвал с головы фуражку: - Граждане! Кто сколько не пожалеет! В измятую фуражку посыпались монеты. - Тоже работа! - обернулся к Роману Петровичу немолодой солдат с темным лицом, изрытым глубокими, редкими оспинами. - Кормится!.. - А ну подходи, подходи! - закричал уличный "артист", доставая из-за пазухи листки, исписанные тусклым химическим карандашом. - Кому слова новой песни "Котенок серый"? Бери, хватай! Торговля шла бойко. Роман Петрович тоже взял грязноватый листок, исписанный неровным почерком. Уличный певец поднял вверх пустые руки, показывая, что песен у него больше нет. Слушатели уже собрались расходиться, когда в его руках как-то особенно звучно щелкнули костяшки. Оборвыш наморщил острый, чуть облупившийся носик. Часто и коротко оглядываясь по сторонам, он запел дерзкую, озорную песенку: Эй вы, буржуи! Отдайте-ка мильоны, Теперь наше право и наши законы, Эй вы, буржуи! Намажьте салом пятки. Пока еще не поздно - тикайте без оглядки. Пожилой фельдфебель, грузный, с багровым, одутловатым лицом и пышными, старательно расчесанными усами, решительно расталкивал слушателей, пробиваясь к уличному певцу. Роман Петрович быстро шагнул в сторону и загородил ему путь. Но мальчишка был зорок. Не успел фельдфебель отодвинуть плечом Романа Петровича, как мальчонка оборвал песенку и скрылся в узком простенке между будками. Фельдфебель бросился за ним, но будки стояли тут тесно, и он застрял в узком простенке. Старый служака не успокоился. Придерживая рукой шашку, он припустил бегом вокруг будок. Фельдфебелю не повезло: на повороте он грузно, всем телом налетел на выходившего из-за будки седого есаула. От толчка дородного фельдфебеля офицер еле устоял на ногах. - С ума спятил! - крикнул он. - Пьяная м-морда! - Фулигана ловлю! - впопыхах ответил фельдфебель. Он хотел было вновь пуститься в погоню, но есаул понял движение фельдфебеля как попытку сбежать от него. А тут еще заметил улыбающиеся лица окружающих и пришел в ярость. - Стой! - крикнул он. - Разрешите, вашбродь? - шагнул к нему фельдфебель. - Как стоишь? - процедил сквозь зубы есаул. - Кто тебе разрешил разговаривать? Два наряда! - Осмелюсь, вашбродь... - Не раз-ре-шаю раз-го-ва-ри-вать! - Шея есаула стала пунцовой. - Три наряда! Лицо фельдфебеля от гнева и стыда налилось кровью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28