.. Неужели ему так хочется выиграть?
Туся смотрит сквозь пыльное стекло и видит, как через двор, оглядываясь, идет Венька, держа под мышкой шахматы. Он идет поспешно, быстрее, чем нужно идти человеку.
Туся отворачивается. Все уходит: злость, досада, отвращение.
А удивление остается. Удивление перед несокрушимым Венькиным упрямством.
Дело о заколках
Тусин отец - справедливый человек. Кроме того, умеет трезво рассуждать. Там, где другие кричат, ругаются, перебивая друг друга, он скажет тихо:
- Минуточку...
Встанет, откашляется, перечислит "за", перечислит "против", и сразу все увидят, что "за" больше, чем "против", или, наоборот, "против" больше, чем "за"...
И сразу всем, кто кричал и ругался, станет неловко, как будто их застали за чем-то стыдным.
Тусиного отца всегда выбирают председателем разных собраний. У нас собрания бывают часто, потому что в большом доме - а это очень большой дом - обязательно найдется человек, который хоть раз в месяц нарушит порядок, или еще что-нибудь произойдет.
Собрание подгадывают к выходному, чтобы все жители могли прийти и послушать, а главное, посмотреть, потому как телевизоров еще нет и вечером куда деваться?
Собираются на лестничной площадке первого этажа, сидят долго. К концу собрания табачный дым густым облаком подымается к стеклянному фонарю. Фонарь венчает лестницу. За ним уже небо, звезды.
Собрания бывают как раз на той лестнице, где живет Туся и где мы держимся за "электричество".
"Электричество" открыл Лева Тройкин. Но об этом в свое время.
Среди многочисленных дел, которые слушались на лестнице, самым знаменитым было дело хулигана Аркаши, или дело о заколках. Оно прогремело на всю улицу.
Аркашу теперь прозвали бы тунеядцем. Он нигде не учился и не работал. Между тем Аркаше исполнилось шестнадцать.
У Аркаши не было ни отца, ни матери, только старшая сестра. Тихая такая, будто и не Аркашина.
Аркашу много раз притягивали к ответу за всякие делишки, но теперешнее - из ряда вон...
Тут как раз вошли в моду заколки для дамских шляпок.
Представьте себе шило с красивой рукояткой в виде большой капли. Вы протыкаете этим шилом шляпку и закрепляете шило с помощью изящного шарика.
Хотите снять заколку - выдерните шило из шляпки - и заколка у вас в руках.
Шило, шарик, шляпка - именно эти предметы привлекли предприимчивого Аркашу. Вечерами он прогуливался по темному бульвару Профсоюзов или выезжал на Кировские острова. Аркаша выслеживал одиноких женщин, подскакивал к ним неожиданно и выдергивал из шляпки шило и шарик...
За вечер ему удавалось надергать до двадцати заколок.
Встает Аркаша поздно. Выходит во двор. Подзывает к себе какого-нибудь человека лет восьми - десяти и говорит:
- Пацан, пойдем со мной, кой-чего покажу...
Аркаша никого не зовет по имени. Девчонка перед ним - все равно "пацан".
Выкатит на тебя Аркаша круглые свои, карие глаза и запоет, хрипло придыхая:
А васински ребята
Кричат: "Чеснок, постой!"
Чеснок остановился,
А васински кругом,
"Вы бейте чем хотите,
Да только не ножом..."
После этого куда угодно пойдешь.
У Аркаши дома, на огромном листе картона, сотни заколок. Каких только расцветок и узоров здесь нет!
- Ну, гривенник, - говорит Аркаша, - гривенник - и любая твоя.
...И вот Аркаша попался.
Он стоит, кудрявый, с нахальными глазами, и крутит на пальце медную цепочку. Знаете, в уборных такие цепочки висят.
Аркаша стоит перед собранием, а собрание гудит.
Скамейки внизу сплошь заняты. Люди сидят на ступеньках до самого второго этажа, другие толпятся на воздухе и время от времени спрашивают стоящих внутри: "Ну, как?". Те отвечают, как и что, и получается легкий шум.
А кто живет на этой лестнице, тем и вовсе хорошо. Вынесли стулья, кресла, а бабушка Жабыко - качалку. Расположились удобно, каждый на своем этаже. Иногда перегибаются через перила и кричат:
- Тише! Нам ничего не слышно!
Допрашивают свидетелей. Их вводят по одному. Наточку. Вовочку. Петю. Сережу. Борю. Дину. Шестилетнего Коку, который никак не может в толк взять, чего от него хотят. Лелю, Симу, Котю, Васю, Розу Степанову, близнецов Караваевых, которые долго молчат, но когда их отец, сидящий в первом ряду, грозит братьям ремнем, дружно ревут и размазывают по щекам слезы признания. Веньку, Юру, меня... Я ведь тоже из этого дома. Вы, надеюсь, не забыли, что Туся Пряников - друг моего детства.
Т у с и н п а п а. Ты покупал у Аркадия заколки?
Я. Покупал.
Т у с и н п а п а. Сколько раз?
Я. Не помню... Раза три, что ли...
Т у с и н п а п а. Сколько ты платил?
Я. По десять копеек...
А р к а ш а. Врешь, пацан! Пятак платил!
Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!
А р к а ш а. Подумаешь...
М о й о т е ц (из публики). Где деньги брал?
Я. От завтраков...
Лестница зловеще хохочет. "Придумай лучше! И этот туда же! Сговорились, видно..."
М о й о т е ц. Вот придем домой, я тебе покажу завтраки...
Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Еще один вопрос. Скажи, зачем тебе эти... заколки?
Я молчу.
Что я могу ответить? Сам не знаю - зачем. Все покупают, а я что рыжий?
Т у с и н п а п а. Ну?
Я. Не знаю...
Т у с и н п а п а. Не знаешь. Хорошо, иди... Роза Степанова!
Р о з а. Я здесь!
Дело вырастает до гигантских размеров. Оказывается, почти все дети нашего дома замешаны в эту историю, и дети соседнего - тоже, и дети дома, что напротив...
Тусин папа произносит речь, смысл которой в том, что пробил час и нашему дому пора расстаться с Аркашей. "Как это ни прискорбно", - говорит Тусин папа.
Аркаша - как я теперь понимаю - был хорошо знаком с судебными порядками. Он просит "последнего слова" и говорит следующее:
- Меры, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22