.. - Дядя Вова хватает со стола вазу с пряниками, кружится по комнате и басом поет: - Пря-ники, пря-ники в Охотном ряду! Пря-ники, пря-ники на меду, на меду!.. И знаете что... говорит дядя Вова, остановившись посреди комнаты, - этот прапрапра-Пряников был толст, как мой брат профессор, умен, бестия, как мой брат дипломат... Деньги считал, как ты, мой братец!.. И никогда не унывал...
- Как ты! - кричит Туся.
- Совершенно верно!..
- Нет-нет, позвольте, - папа с треском сдвигает костяшки счетов, подождите! Со мной в гимназии учился некто Малявкин, и представляете стал борцом мирового класса! Что вы на это скажете? Богатырь Малявкин!..
- А ты вспомни, - говорит дядя Вова, - вспомни, пожалуйста, у твоего Малявкина обязательно было что-нибудь маленькое... Ну, вспомни! Маленькое-премаленькое...
- Разве что голова... - говорит задумчиво папа.
- Ну вот видишь!
- Очень маленькая голова... Говорят, это красиво...
- При чем тут красота! Важно другое: у твоего Малявкина была маленькая голова!.. Вот один мой приятель... носил медвежью доху и постепенно стал похож на медведя...
- А если носить беличью шубку? - сонно спрашивает Тусина мама, которая уже давно мечтает о такой шубке.
- Женщина, которая носит беличью шубку, - говорит дядя Вова, становится грациозной и легкой, как белка...
- Фантазии все! - вздыхает Тусин папа и делает пальцами этакое небрежное движение.
- А ты скучный тип! - говорит дядя Вова. - Тебе надо фамилию переменить! Ты Цифиркин! Бумажкин! Дебет-Кредит!..
А мама уже не вмешивается в этот спор. Она дремлет, забравшись с ногами в глубокое, покойное кресло. И на столе остывает ее чай.
И Туся не вмешивается в спор. Высунув язык, он склонился над листом бумаги. Он рисует прапрапра-Пряникова.
В "притонах Шанхая"
- Иди сюда, - сказал Лева Тройкин, - иди за мной...
Туся спустился в подвал. Там было сыро, темно, пахло грибами и уборной.
- Иди ближе, - шепотом позвал Лева Тройкин.
Он чиркнул спичкой, и слабый огонек высветил его круглую голову с обрывистым лбом.
Спичка догорала.
- Ты знаешь, что такое притоны Шанхая? - спросил Лева Тройкин уже в темноте. - В притонах Шанхая курят опиум... Заманили тебя в притон и уговаривают: покури чуть-чуть... Ты поддался - и все! Опьянел, валишься на циновку и спишь. А во сне к тебе подкрадывается шпион - в притонах Шанхая их полно! - подкрался и - нож между лопаток!..
Туся в пронзительном страхе оглянулся. Там, где, по его расчетам, была дверь на улицу, - темно.
- Но их можно обмануть, - шептал Лева, - это пара пустяков. Они тебе: "Кури, кури!" - а ты им: "Мерси, мерси!" - а сам - раз! - и подменил папиросу! В кармане-то у тебя "Беломор"! Понял? Притворился, что спишь... Они к тебе, а ты: из пистолета - тах-тах!..
Снова чиркнула спичка. Туся с ужасом смотрел в безжалостное лицо Левы Тройкина. Тот протягивал ему папиросу. Другая была у него в зубах.
- Прикуривай, - сказал Лева, - не бойся. Сразу не тяни в себя дым, не глотай. Во рту подержи и выпусти. Смотри...
Лева прикурил и окутался облаком едкого дыма.
- На, прикуривай...
Огненная муха подлетела к Тусиному носу. Туся приблизил к ней вплотную свою папиросу и втянул щеки.
Рот наполнился горечью, в горле запершило, из глаз хлынули слезы.
- Кхе-кхе, кха-кха...
- Не торопись, - сказал Лева, - спокойно...
Туся снова покорно втянул в себя дым.
- Выпускай через нос, - сказал Лева.
Через нос... Тусе Показалось, что вся голова его наполнилась этим ядовитым дымом и теперь он выходит отовсюду: из ушей, из глаз... Поскорей бы это кончилось!.. Тусина голова росла, распухала, становилась мягкой, как подушка...
- Ну? - спросил Лева. - Как самочувствие?
Внутри Тусиной головы что-то медленно-медленно раскручивалось. Ему хотелось взять себя за голову и придержать. Сладкая слабость подкрадывалась к ногам. Ладони вспотели, а пальцы стали вялыми и толстыми, как сосиски...
- Эй, - крикнул Лева и схватил Тусю за руку.
Что-то внутри головы раскрутилось - не удержать! Ноги подкосились, и Туся почувствовал, что летит. Со страшной, тошнотворной скоростью куда-то летит...
"Подложи... голову... нашатырь... воду... давай... зеленый... еще... сюда..."
Слова звучали глухо, будто из-за стены. А то и совсем пропадали. Тусе казалось, что их опускали во что-то мягкое.
Он открыл глаза. И не успел еще разглядеть, кто с ним рядом, как на него обрушилось:
- ...Ну вот, наконец-то очнулся, слава богу, ирод, что наделал, отравился насмерть, разве можно...
Мама стояла на коленях перед кроватью. Она целовала Тусю и грозила ему кулаком, она всплескивала руками и воздевала их к потолку...
У дверей теснились старики Градобоевы, Маргарита Галкина и другие соседи, глядевшие на Тусю с голодным любопытством. У ног кровати стоял Лева Тройкин. Взгляд его был совершенно непроницаем.
Туся улыбнулся ему через силу. Он не виноват, что так получилось в этих, как их... притонах Шанхая. В голове у него что-то раскрутилось, а сам он ни при чем. Он еще постарается, он еще научится, а сейчас ему скверно, ох как скверно, его так тошнит...
- Выйдите, все выйдите! - закричала мама. - Дайте таз!..
Бабушка
Тусина бабушка - старуха с характером. Она редко приезжает в гости, но уж когда приедет - всё в квартире становится на цыпочки!
Ступает бабушка медленно, важно. В длинном черном пальто, в черной юбке до пят, на плечах - старенький палантин, на голове - шляпа тюрбаном. Вокруг шляпы вуаль. Черная. В руке сумочка. Тоже черная.
Идет, в сторону не глянет. Губы ниточкой.
Тусина бабушка - вдова учителя словесности, то есть русского языка и литературы. От прежней жизни у нее сохранились кой-какие привычки. Привычки свои она ревниво оберегает.
Одна привычка замечательная:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22