- Все, - сказал Григорий Иваныч голосом Литвинова, - я тебя отседова не выпущу. Будешь здесь жить. И смотри не плачь, плакать у нас не положено.
А Маленький Петров так испугался этого Григория Иваныча, что стал плакать и просить, чтобы тот отпустил его. Григорий Иваныч молчал и все снимал и надевал фуражку, снимал и надевал...
- Как вам не стыдно! - закричал тогда Маленький каким-то чужим, жалким, девчоночьим голосом. - Вас капитан выпустил, а вы!..
- Ха-ха-ха! Капитан меня выпустил! Капитан подлизывается ко мне, задобрить хочет, вот и выпустил...
- Ваш отец партизанил, - завел Маленький снова противным девчоночьим голосом, - а вы... Вы нехороший! Вы просто бандит!
- Мой отец, - вздохнул Григорий Иваныч, - он редко бывал дома. Вечные командировки. Пожары, наводнения, землетрясения... И так далее.
Маленький хотел сказать, что это его отец поехал на пожары, что это он вечно в командировках, но вместо этого промямлил:
- Ваш отец... Его звали Граф... Он был честный, я знаю...
- Мой отец! - Григорий Иваныч захохотал. - Нет, вы послушайте! Мой отец - граф! Да жулик он - вот кто!
В ту же секунду Маленький почувствовал в руке тяжелую нарезную рукоятку пистолета. Он поднял пистолет и выстрелил прямо в приплюснутый мокрый нос Григория Иваныча.
...По воде побежали круги, словно камень кинули. Маленький наклонился и увидел, что морда Григория Иваныча расплывается, дробится на мелкие кусочки. Маленький наклонялся все ближе, ближе, ближе и видел, что это совсем не Григорий Иваныч смотрит на него из воды, а Кривой Томп.
Маленький подал ему руку. Тот вылез из воды и сразу, на глазах, высох...
- Вы напрасно стреляли в меня, - сказал Кривой Томп, - я выстрелов совершенно не боюсь. Давайте лучше договоримся по-хорошему. Мне все известно про этот ваш золотой горн. Я никому не скажу, не бойтесь. А вы подсыпьте капитану Колодкину в чай вот этот порошок, - и он протянул Маленькому пакетик. - Совершенно безболезненно. Уснет как ребенок. И привет.
- Нет! - закричал Маленький. - Нет!
- Дурак! Я тебе пятьдесят спичечных этикеток дам, понял! - сказал Кривой Томп голосом Чубчика. - И чего ты его жалеешь? Он тебя домой отправил, а ты жалеешь...
- Нет! Нет! Нет!
- Ты сдурел, что ли? - сказал Кривой Томп. - Смотри, я сообщу куда надо. Трубы эти на учете все, по особому списку, а список в Москве, в сейфе лежит...
- Нет! Нет! Нет!
- Дурак! Я всем расскажу, как ты лук воровал! Тебя за ноги подвесят!
- Нет! Нет! Нет!
- Чего кричишь, штрафная команда, - сказал кок Серегин, тронув Маленького рукой. - Спи.
Маленький глядел в темноту кубрика. Лоб у него был мокрый. В груди стучало. Он лежал на спине и медленно, с трудом связывал между собой обрывки тяжелого сна...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Отдайте выходные брюки капитана
Старгород встретил повисшим над рекой розовым туманом, тишиной. В бесцветном небе плавал белый собор. Золоченые его купола отражали невидимое солнце.
На палубе собрались пассажиры. Смеялись, галдели, курили. Заставили палубу мешками, ящиками, бочками. Но только пришвартовались - и вся эта толпа схлынула на берег.
Ушел в город и Литвинов в своем белоснежном кителе, не забыв напоследок снять фуражку и пригладить волосы. А Маленький поступил в распоряжение кока Серегина, который пуще всего не любил, когда слоняются без дела. Маленький чистил картошку, мыл кастрюли, подметал салон, а потом - вместе с Севой и Борей - начал драить палубу.
Литвинов вернулся злой. Поворчал, что приборку не закончили, что чай простыл... Ушел к себе в каюту и дверью хлопнул. Потом выяснилось: в Старгороде праздник, много приезжих - из области, из других городов, жилья не хватает, и начальство распорядилось оборудовать "Очаков" под гостиницу. Литвинов ходил и ворчал, что у него корабль, а не ночлежка...
А на пристань тем временем привезли раскладушки, матрацы. Команда таскала их на борт, и Маленькому тоже хватило работы.
Вечером все с ног валились от усталости. Маленький заснул, едва добравшись до койки. А Литвинов, как видно, про него забыл.
Весь следующий день из города доносились разорванные ветром мелодии оркестры пробовали голоса. Ветер раздувал разноцветные полотнища на набережной. Приехали первые гости, комсомольцы из дальних районов - с гитарами, гармошками, баянами - заняли верхнюю палубу, и на теплоходе стало сразу тесно и жарко. К вечеру на камбуз заглянул Литвинов. Кивнул в сторону Маленького, приказал:
- Серегин! Утром отведешь пацана на станцию, отправишь в Усть-Верею...
Маленький проснулся рано, сложил рюкзак, вышел на палубу. Долго стоял и смотрел на просыпающуюся реку. Видел, как оживали красно-желтые краны над крепостной стеной, как по высокому правому берегу скользнули первые лучи солнца и вспыхнули на дальних холмах церквушки - травянистый, голубой, малиновый верх...
Он видел, как подымались над низким и пустынным левым берегом стаи уток... Как буксир долго и тягуче гудел, втягивая под мост баржу с песком и лесом. Как рыбаки на яликах возвращались с ночной ловли. Как две шлюпки под парусами показались из-за поворота реки, красиво поменяли галс и пошли по фарватеру в город. И чем ближе они подходили, тем беспокойней и пристальней вглядывался он в них.
Шлюпки шли на значительном расстоянии друг от друга. И вот, когда первая поравнялась с крепостной стеной, Маленький увидел, как на фоне паруса встал сигнальщик и начал махать флажками. На второй шлюпке приняли сигнал. Маленький прищурился - флажки мелькали быстро:
"Всем на-деть па-рад-ную фор-му". И после небольшой паузы:
"От-дай-те... вы-ход-ные... брю-ки... что?! Ка-пи-та-на... К а п и т а н а?!. Н е у ж е л и н а ш и?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36