Пустите! Доченька! -- Она хватает Светку и рвется назад. Кто-то падает в дверях, на него валятся остальные. Мама-Лисицына, работая локтями, продирается вперед, как танк. Светка плачет от стыда и страха, вырывает руки.
Над улицей с грохотом, заглушая сирену, проносятся самолеты. Из глубины дворов бьют зенитные пулеметы. В голос рыдают "Подснежники". Кто-то роняет Викин чемодан, оттуда вываливается смехунчик и закатывается злорадным смехом.
Полицейские прикладами автоматов бьют стекла. Вика карабкается через окно, прыгает в протянутые руки, и полицейский бежит с ней под бетонный козырек отеля. Автомат больно колотит Вику по ногам. На белом шлеме полицейского от ее ладоней остаются красные пятна.
Опустела улица, автобусы скалятся разбитыми стеклами, звенит воздух от визга сирены, грохота самолетов и стука зениток. Заливается смехунчик в покинутом автобусе...
Кончился налет. Разом смолкают пулеметы и сирена. В уши бьет оглушительная тишина.
-- Слава богу, все живы, все живы! -- Мама плачет и целует Вику в нос и щеки. -- Все живы!
Они поднимаются на восьмой этаж. В номере голо, даже посуды на кухне нет -- все упаковано. Сумки и узлы лежат у дверей.
Мама вытирает слезы, достает из сумки йод, бинтует Викины ладошки, рассказывает:
-- Я думала -- отвоевалась, на всю жизнь хватит... Второго июня англичане, американцы, французы отозвали своих и вывезли в Грецию. За ними -- другие... Одни мы остались. Третьего -- приказ посла: никаких сборов, чемоданы распаковать. Сидим, как на бочке с порохом. Что-то неладно кругом. Кто войну пережил, тот задолго чует неладное...
Утром пятого папа ушел на работу. Только дверь за ним закрылась -грохот, сирены. Слуги не пришли, я бы уж и им была рада. Лотом крики на улице, арабы толпами идут, кричат, а что кричат -- не пойму... Мухаммед прибегает, глаза огнем горят: "Мадам! Мадам! Исраэль! Война!" -- и только что не пляшет от радости. А я как это проклятое слово услышала, так у меня и ноги подогнулись, "Мухаммед, говорю, война -- квайс!" -- "Мадам! Мы победим! Исраэль!" -- и лупит кулаками воздух. И убежал...
Летит Настькина мама, в слезах: что делать? В колонии никого из мужчин нет, под дверями толпа арабов. В это время отец звонит: в окна не выглядывайте, спрячьтесь в дальнюю комнату и дверь подоприте -- под шумок всякие мусульманские братья выползли на свет божий. Лисицына в истерике. Что творится? Чего ждать? Куда бежать?
Приезжает переводчик с первого этажа который в собачьем кафе обедал: Александрию бомбили. Тут у меня сердце упало... Под вечер приходит отец: собирай вещи. Нищему собраться -- только подпоясаться. Переехали в Докки, к посольству поближе. Той же ночью всех беременных женщин и грудных детей наши самолеты забрали. Остальным -- сидеть на чемоданах.
Выступает по радио Насер: говорит, что особое значение имеет поддержка Советского Союза, просит арабов предупреждать провокации против нас.
Москва постоянно запрашивает -- все ли наши в безопасности? Посол каждый час звонит в Александрию. Там нефтехрани-лище разбомбили возле нашего торгпредства. Зеленая дорога обстреливается.
Отец -- к послу: дайте охрану и автобусы, я привезу детей. Посол звонит Насеру. Тот отвечает: лагерь охраняется, бульдозеры расчищают военную дорогу через пустыню.
Голова кругом идет... Как же Сашка с Сережкой? Они же слышали, что война началась. Мы-то знаем, что с ними дома ничего не случится, а они, наверное, все уши прослушали, не скажут ли чего о нас... Вечером ловим Москву: Советское правительство начало эвакуацию своих граждан из Египта. Слава богу, Сережка с Сашкой успокоились.
Вчера Феликс с Лешкой приехали из своего Вади. Всех наших отзывают из провинций в Каир... А отец как вчера ушел, так и нет его, -- мама всхлипывает. -- Рано утром звонит посол -- вас вывезли. Я все это время ни жива ни мертва сидела. Ну, все живы, все вместе...
Вика прихлебывает чай. Теперь надо ждать. Сидеть в четырех стенах и ждать. Ждать, что будет дальше.
Значит, скоро домой. В Марфине сейчас теплынь. Вовка писал, что каждый день, купается в Уче, а у запруды на хлеб берут во-от такие караси. Ночка родила теленка, назвали Звездочкой.
А Сережка и Сашка сегодня или завтра получат письмо, которое Вика писала полмесяца назад. Прочтут, что она живет в пионерском лагере в Александрии, и будут тревожиться, искать Александрию на карте.
А следующее свое письмо Вика сама вынет из почтового ящика в Москве и под арабскими вензелями прочтет, что в Александ- рии хорошая погода, над морем -- желтый флаг, а по вечерам на вилле крутят кино...
Интересно, что делают Аза и Леми? Испугались они, услышав о войне? Или слушали радио с равнодушным лицом, держа игрушечные чашечки двумя пальчиками, не забыв отставить мизинчик, как и положено настоящим мадемуазель? А веснушчатый ослик так же возит по утрам помидоры к мечети? Зато уж Кекс точно по-прежнему валяется в тени бугенвиллии...
Из окна видно далеко вокруг. Докки -- новый район, прямые улицы, в окнах -- бетонные решетки, защита от солнца.
Равнодушно уставились в небо пирамиды. Они столько войн пережили и эту переживут. В каменную усыпальницу не долетают ни страшный рев сирены, ни грохот штурмовиков...
Мама вяжет на кухне. Вяжет и распускает, вяжет и распускает. Солнце уже клонится к пирамидам.
Над Замалеком выше всех минаретов -- клетчатая башня Насера. Много сейчас забот у президента. Сидит и думает, как выиграть войну. Но о Вике он и в такое время не забыл: приказал вывезти русский лагерь по секретной военной дороге...
Внизу, у бетонного козырька отеля, тормозит белая машина. Вика узнает стриженый Лешкин затылок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30