Вода для арабов -это жизнь. И человеческую речь здесь услышишь только у колодцев, у Нила, у моря...
Иностранцы плотно запахивают пиджаки, арабы кутаются в шерстяные шарфы -- прохладно.
В Египте вместо зимы и лета -- ночь и день. И зимним днем можно испечься заживо, и летней ночью замерзнуть насмерть. В этом Вика сама убедилась, когда на обратном пути с Красного моря посреди пустыни сломался автобус.
Пока солнце лежало на барханах, ребята сидели в автобусе полумертвые от жары, а едва наступила ночь -- стали кутаться в пыльные половички. Потом взрослые побросали половички в песок, выломали сиденья, облили бензином и подожгли. Так и грелись у костра, пока не завелся мотор.
А расскажи кому-нибудь в Москве, что замерзал в африканской пустыне, -засмеют. Скажут, что замерзнуть в Африке -- все равно что рыбе в воде утонуть...
В Замалеке темно. Дома большие, многоэтажные, а горят всего несколько окон: в каждом доме одна семья. То ли дело ночная Москва! Такой узор разноцветных окон, и за каждым жизнь, люди...
Аза и Леми уже спят. Бавваб Али метет мраморные дорожки, Джон стрижет траву на игровой площадке.
-- Бхатрак, Али, бхатрак, Джон! До свидания!
-- Бхатрак, мадемуазель Вика.
У таиландского посольства все тот же полицейский жует длинную сигару. Из русской колонии доносится Настькин рев: ее укладывают спать. Так и живет колония: вместо побудки кри- чит муэдзин с минарета, а вместо отбоя -реактивный Насть-кин рев.
У подъезда одиноко сидит Светка, стукает о землю теннисным мячом. Вика останавливается рядом. Светка будто и не замечает ее -- роняет мяч на землю и ловит.
-- Ты чего сидишь?
-- Хочу и сижу. У тебя не спросила. -- Голос у Светки сиплый, зареванный.
-- Здорово сегодня было, правда? -- говорит Вика.
-- Кривда. Ничего здорового.
Вика молчит. Светка стукает мячиком.
-- И вообще мама сказала, чтобы я с тобой больше не разговаривала. И что так подруги не поступают.
-- Почему?! Я же правду сказала. А потом еще и соврала из-за тебя!
-- Честная какая нашлась! А ты видела, как на меня все смотрели? И Сашка, и Геленжевские...
Светка плачет, наклонив голову и стукая мячом о землю.
Вике жалко ее. Светка ведь не жадная, не злая, просто ей ужасно одиноко и скучно. Ее никуда не пускают, даже в Зу она ни разу не была. Родители ей ничего не покупают, кроме жвачки и дешевой кукурузы, и сами едят только суп из пакетиков. Зато они накупили много ненужных вещей -- ковров, посуды и еще чего-то. Вика раз была у Светки и сама видела: весь этаж у них завален всякой упакованной ерундой.
А однажды Вика краем уха слышала, как ругались папа и Светкина мама.
-- Я не понимаю, Владимир Иванович, -- говорила Светкина мама. -- Нет, я просто не понимаю, как можно тратить деньги на всякие пустые развлечения!
-- А я не понимаю, как можно экономить на своих детях, -- говорил папа. -- У детей должно быть нормальное детство, даже если они живут в другой части света!
-- Я не понимаю, как можно выпускать ребенка одного на улицу в чужой стране!
-- А я не понимаю, как можно этого не понимать! Дети во всех странах одинаковы и всегда найдут общий язык.
Так они не понимали друг друга минут двадцать и поссорились.
-- Пойдем к нам, -- предлагает Вика.
-- Не очень-то хочется...
Врет Светка. Ей-то очень хочется. И сидела она здесь, чтобы Вику встретить. Но родители не разрешают ей ходить в гости.
Если самим ходить в гости, надо и к себе гостей приглашать. Да еще угощать чем-то.
-- Пойдем! Лешка приехал...
-- Ну и целуйся со своим Лешкой. -- Светка отворачивается.
Виика идет домой. Что толку обижаться на Светку, она же не сама себе родителей выбирала...
А дома -- пир горой! Стол накрыли в гостиной. Народу много, и она теперь не кажется огромной и пустынной. Здесь и дядя Феликс, и переводчики с первого этажа, и Черныхи -- вся колония, кроме Лисицыных.
На столе -- сказочные богатства: картошка с подсолнечным маслом, соленые пупырчатые огурчики, черные сухари. Даже настоящие антоновские яблоки! Все можно купить в Египте: и манго, и бананы, и финики, а вот яблоки -- маленькие, зеленые, дорогие и невкусные. И те не египетские -- из Сирии.
Мама теперь смеется, рассказывая историю с грибами, бегает из кухни в гостиную, из гостиной в кухню. Слуг нет -- наконец-то можно похозяйничать самой.
Вика, обжигаясь, ест рассыпчатую картошку. Жаль, что молоко египетское: не коровье, а буйволиное, жирное. А так все как в Марфине, у бабушки Софьи.
Дядя Феликс рассказывает:
-- Великая все-таки штука -- самолет! На корабле не так: плывешь себе потихоньку на север. Александрия похожа на Фамагусту, Фамагуста на Пирей, Пирей на Констанцу, Констанца на Варну, и не замечаешь, как земля за бортом меняется... А самолет? Сел в Каир-вест, глянул с воздуха последний раз на пирамиды -- ррраз! -- и Москва. Изо рта пар валит, леса насквозь просвечивают, в экспрессе окна ледяные, и в них пятачки про-таяны. Будто на другую планету залетел... Шофер завидует: "Загорели-то как! Из отпуска, что ли? Скучно небось от теплого моря возвращаться?" -- "Милый, говорю, в отпуск! А все теплые моря я на комок снега променял бы и не задумался!" Посмотрел на меня вот этак: "Перегрелся, думает, товарищ под кавказским солнцем".
-- А я прилетела в первый свой отпуск домой, в Смоленск, -- вспоминает. Настькина мама. -- Иду по родному двору, где в На-стином возрасте каждый закут на коленях облазила, -- и будто в первый раз его вижу. У самых дверей липа стоит. Ее молнией почти, у земли срезало, а из культяпки молодые веточки во все сто-роны -- как девчонка-растрепа. Тридцать лет тут прожила и не видела. А вот -- стою и реву: "Как же я без тебя жила, милая?"
-- А самое странное, -- говорит мама, -- самое странное, что в России все на русском языке говорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30